Ты говоришь, что счастье невозможно...
Ты говоришь, что счастье невозможно,
Препятствий тьма и всё ужасно сложно.
А я считаю: если б мы любили,
То все преграды даже б и не всплыли.
Ты говоришь, что счастье невозможно,
Препятствий тьма и всё ужасно сложно.
А я считаю: если б мы любили,
То все преграды даже б и не всплыли.
Эдуард Асадов
Её называют «брошенная»,
«Оставленная», «забытая»,
Звучит это как «подкошенная»,
«Подрезанная», «подбитая».
Раздоры — вещи опасные,
А нравы у жизни строги:
Ведь там, где все дни ненастные,
А взгляды и вкусы разные,
То разные и дороги.
Мудрейшая в мире наука
Гласит, что любви не получится,
Где двое мучат друг друга
И сами всё время мучатся.
Сейчас выяснять бессмысленно,
Кто прав был в их вечном споре.
Счастье всегда таинственно,
зато откровенно горе.
А жизнь то казнит, то милует,
И вот он встретил другую.
Не самую молодою,
Но самую, видно, милую.
Должно быть, о чём мечталось,
То и сбылось. Хоть всё же
Любимая оказалась
С судьбою нелёгкой тоже.
И вот он, почти восторженный,
Душой прикипел влюблённой
С кем–то когда–то брошенной,
Обманутой, обделённой.
И странно чуть-чуть, и славно:
Была для кого-то лишнею,
А стала вдруг яркою вишнею,
Любимой и самой главной!
А с первою, той, что в горе,
Кто может нам поручится,
Что так же всё не случится.
И счастье не встретит вскоре?
Покажутся вдруг невзгоды
Далёкими и смешными.
И вспыхнут, и станут годы
Празднично-золотыми!
Ведь если сквозь мрак, что прожит,
Влетает к нам сноп рассвета,
То женщин ненужных нету,
Нету и быть не может!
И пусть хоть стократно спрошенный,
Стократно скажу упрямо я
Что женщины нету брошенной,
Есть просто ещё не найденная,
Не найденная, не встреченная,
Любовью большой не замеченная!
Так пусть же, сметя напасти,
Быстрее приходит счастье.
Эдуард Асадов
Утро птицею в вышине
Перья радужные роняет.
Звёзды, словно бы льдинки, тают
С лёгким звоном в голубизне
В Ботаническом лужи блестят
Озерками большими и мелкими.
А по веткам рыжими белками
Прыгает листопад.
Вон, смеясь и прильнув друг к дружке,
Под заливистый птичий звон
Две рябинки, как две подружки,
Переходят в обнимку газон.
Липы важно о чём-то шуршат,
И служитель метёт через жёрдочку
То ль стекло, то ли синюю звёздочку,
Что упала с рассветом в сад.
Листопад полыхает, вьюжит,
Только ворон на ветке клёна
Словно сторожем важно служит,
Молчаливо и непреклонно.
Ворон старый и очень мудрый,
В этом парке ему почёт.
И кто знает, не в это ль утро
Он справляет свой сотый год...
И ему объяснять не надо,
Отчего мне так нелегко.
Он ведь помнит, как с горьким взглядом
Этим, этим, вот самым садом
Ты ушла далеко-далеко...
Как легко мы порою рушим
В спорах-пламенях всё подряд.
Ах, как просто обидеть душу
И как трудно вернуть назад!
Сыпал искры пожар осин,
Ну совсем такой, как и ныне.
И ведь не было злых причин,
Что там злых — никаких причин,
Кроме самой пустой гордыни!
В синеву, в тишину, в листву
Шла ты медленно по дорожке,
Как-то трепетно и сторожко —
Вдруг одумаюсь, позову...
Пёстрый, вьюжистый листопад,
Паутинки дрожат и тают,
Листья падают, шелестят
И следы твои покрывают.
А вокруг и свежо, и пряно,
Всё купается в бликах света,
Как "В Сокольниках" Левитана,
Только женской фигурки нету...
И сейчас тут, как в тот же день,
Всё пылает и золотится.
Только горечь в душе, как тень,
Чёрной кошкою копошится.
Можно всё погрузить во мрак,
Жить и слушать, как ливни плачут,
Можно радость спустить, как стяг...
Можно так. А можно не так,
А ведь можно же всё иначе!
И чего бы душа ни изведала,
Как ни било б нас вкривь и вкось,
Если счастье оборвалось,
Разве значит, что счастья не было?!
И какая б ни жгла нас мука,
Но всему ль суждено сгореть?
Тяжелейшая вещь — разлука,
Но разлука ещё не смерть!
Я найду тебя. Я разрушу
Льды молчания. Я спешу!
Я зажгу твои взгляд и душу,
Всё, чем жили мы — воскрешу!
Пусть все ветры тревогу свищут.
Я уверен: любовь жива!
Тот, кто любит, — дорогу сыщет!
Тот, кто любит, — найдёт слова!
Ты шагнёшь ко мне, верю, знаю,
Слёз прорвавшихся не тая,
И прощая, и понимая.
Моя светлая, дорогая,
Удивительная моя!
Эдуард Асадов
И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.
Эдуард Асадов
Не надо отдавать любимых,
Ни тех, кто рядом, и ни тех,
Кто далеко, почти незримых.
Но зачастую ближе всех!
Когда всё превосходно строится
И жизнь пылает, словно стяг,
К чему о счастье беспокоиться?!
Ведь всё сбывается и так!
Когда ж от злых иль колких слов
Душа порой болит и рвётся —
Не хмурьте в раздраженьи бровь.
Крепитесь! Скажем вновь и вновь:
За счастье следует бороться!
А в бурях острых объяснений
Храни нас, Боже, всякий раз
От нервно-раскалённых фраз
И непродуманных решений.
Известно же едва ль не с древности:
Любить бесчестно не дано,
А потому ни мщенье ревности,
Ни развлечений всяких бренности,
Ни хмель, ни тайные неверности
Любви не стоят всё равно!
Итак, воюйте и решайте:
Пусть будет радость, пусть беда,
Боритесь, спорьте, наступайте,
И лишь любви не отдавайте,
Не отдавайте никогда!
Эдуард Асадов
Любовь в одиночку не созидается,
Ведь счастье строится пополам.
Коль ток не по двум идёт проводам,
То даже лампа не загорается.
Эдуард Асадов
Не привыкайте никогда к любви!
Не соглашайтесь, как бы ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные увяли.
И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!
Не привыкайте никогда к любви,
Разменивая счастье на привычки,
Словно костёр на крохотные спички,
Не мелочись, а яростно живи!
Не привыкайте никогда к губам,
Что будто бы вам издавна знакомы,
Как не привыкнешь к солнцу и ветрам
Иль ливню средь грохочущего грома!
Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь
Встречать, терять и снова возвращаться,
Но если вдруг вам выпала любовь,
Привыкнуть к ней — как обесцветить кровь
Иль до копейки разом проиграться!
Не привыкайте к счастью никогда!
Напротив, светлым озарясь гореньем,
Смотрите на любовь свою всегда
С живым и постоянным удивленьем.
Алмаз не подчиняется годам
И никогда не обратится в малость.
Дивитесь же всегда тому, что вам
Заслужено иль нет — судить не нам,
Но счастье в мире всё-таки досталось!
И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.
Эдуард Асадов
Если полюбят друг друга двое
И счастье в обоих сердцах рождается,
То светлые чувства всегда слагаются
И счастье становится больше вдвое!
А если беда на дороге встретится,
То легче вдвоём одолеть кручину.
Ведь горе в любви по-иному мерится,
Оно на двоих непременно делится,
А значит, и меньше наполовину!
Эдуард Асадов
Если любовь уходит, какое найти решенье?
Можно прибегнуть к доводам, спорить и убеждать,
Можно пойти на просьбы и даже на униженья,
Можно грозить расплатой, пробуя запугать.
Можно вспомнить былое, каждую светлую малость,
И, с дрожью твердя, как горько в разлуке пройдут года,
Поколебать на время, может быть, вызвать жалость
И удержать на время. На время — не навсегда.
А можно, страха и боли даже не выдав взглядом,
Сказать: — Я люблю. Подумай. Радости не ломай.
И если ответит отказом, не дрогнув, принять как надо,
Окна и двери — настежь: — Я не держу. Прощай!
Конечно, ужасно трудно, мучась, держаться твёрдо.
И всё-таки, чтоб себя же не презирать потом,
Если любовь уходит — хоть вой, но останься гордым.
Живи и будь человеком, а не ползи ужом!
Эдуард Асадов
Всякое препятствие любви только усиливает её.
Уильям Шекспир
Как жаль мне, что гордые наши слова
«Держава», «Родина» и «Отчизна»
Порою затёрты, звенят едва
В простом словаре повседневной жизни.
Я этой болтливостью не грешил.
Шагая по жизни путём солдата,
Я просто с рожденья тебя любил
Застенчиво, тихо и очень свято.
Какой ты была для меня всегда?
Наверное, в разное время разной.
Да, именно разною, как когда,
Но вечно моей и всегда прекрасной!
В каких-нибудь пять босоногих лет
Мир — это улочка, мяч футбольный,
Сабля, да синий змей треугольный,
Да голубь, вспарывающий рассвет.
И если б тогда у меня примерно
Спросили: какой представляю я
Родину? Я бы сказал, наверно:
— Она такая, как мама моя!
А после я видел тебя иною,
В свисте метельных уральских дней,
Тоненькой, строгой, с большой косою —
Первой учительницей моей.
Жизнь открывалась почти как в сказке,
Где с каждой минутой иная ширь,
Когда я шёл за твоей указкой
Всё выше и дальше в громадный мир!
Случись, рассержу я тебя порою —
Ты, пожурив, улыбнёшься вдруг
И скажешь, мой чуб потрепав рукою:
— Ну ладно. Давай выправляйся, друг!
А помнишь встречу в краю таёжном,
Когда, заблудившись, почти без сил,
Я сел на старый сухой валежник
И обречённо глаза прикрыл?
Сочувственно кедры вокруг шумели,
Стрекозы судачили с мошкарой:
— Отстал от ребячьей грибной артели...
Жалко... Совсем ещё молодой!
И тут, будто с суриковской картины,
Светясь от собственной красоты,
Шагнула ты, чуть отведя кусты,
С корзинкою, алою от малины.
Взглянула и всё уже поняла:
— Ты городской?.. Ну дак что ж, бывает...
У нас и свои-то, глядишь, плутают.
Пойдём-ка! — И руку мне подала.
И, сев на разъезде в гремящий поезд,
Хмельной от хлеба и молока,
Я долго видел издалека
Тебя, стоящей в заре по пояс...
Кто ты, пришедшая мне помочь?
Мне и теперь разобраться сложно:
Была ты и впрямь лесникова дочь
Или «хозяйка» лесов таёжных?
А впрочем, в каком бы я ни был краю
И как бы ни жил и сейчас, и прежде,
Я всюду, я сразу тебя узнаю —
Голос твой, руки, улыбку твою,
В какой ни явилась бы ты одежде!
Помню тебя и совсем иной.
В дымное время, в лихие грозы,
Когда завыли над головой
Чужие чёрные бомбовозы!
О, как же был горестен и суров
Твой образ, высоким гневом объятый,
Когда ты смотрела на нас с плакатов
С винтовкой и флагом в дыму боёв!
И, встав против самого злого зла,
Я шёл, ощущая двойную силу:
Отвагу, которую ты дала,
И веру, которую ты вселила.
А помнишь, как встретились мы с тобой,
Солдатской матерью, чуть усталой,
Холодным вечером подо Мгой,
Где в поле солому ты скирдовала.
Смуглая, в жёлтой сухой пыли,
Ты, распрямившись, на миг застыла,
Затем поклонилась до самой земли
И тихо наш поезд перекрестила...
О, сколько же, сколько ты мне потом
Встречалась в сёлах и городищах —
Вдовой, угощавшей ржаным ломтём,
Крестьянкой, застывшей над пепелищем...
Я голос твой слышал средь всех тревог,
В затишье и в самом разгаре боя.
И что бы я вынес? И что бы смог?
Когда бы не ты за моей спиною!
А в час, когда, вскинут столбом огня,
Упал я на грани весны и лета,
Ты сразу пришла. Ты нашла меня.
Даже в бреду я почуял это...
И тут, у гибели на краю,
Ты тихо шинелью меня укрыла
И на колени к себе положила
Голову раненую мою.
Давно это было или вчера?
Как звали тебя: Антонида? Алла?
Имени нету. Оно пропало.
Помню лишь — плакала медсестра.
Сидела, плакала и бинтовала...
Но слёзы не слабость. Когда гроза
Летит над землёй в орудийном гуле.
Отчизна, любая твоя слеза
Врагу отольётся штыком и пулей!
Но вот свершилось! Пропели горны!
И вновь сверкнула голубизна,
И улыбнулась ты в мир просторный,
А возле ног твоих птицей чёрной
Лежала замершая война!
Так и стояла ты: в гуле маршей,
В цветах после бед и дорог крутых,
Под взглядом всех наций рукоплескавших —
Мать двадцати миллионов павших
В объятьях двухсот миллионов живых!
Мчатся года, как стремнина быстрая...
Родина! Трепетный гром соловья!
Росистая, солнечная, смолистая,
От вьюг и берёз белоснежно чистая,
Счастье моё и любовь моя!
Ступив мальчуганом на твой порог,
Я верил, искал, наступал, сражался.
Прости, если сделал не всё, что мог,
Прости, если в чём-нибудь ошибался!
Возможно, что, вечно душой горя
И никогда не живя бесстрастно,
Кого-то когда-то обидел зря, —
А где-то кого-то простил напрасно.
Но пред тобой никогда, нигде, —
И это, поверь, не пустая фраза! —
Ни в споре, ни в радости, ни в беде
Не погрешил, не схитрил ни разу!
Пусть редко стихи о тебе пишу
И не трублю о тебе в газете —
Я каждым дыханьем тебе служу
И каждой строкою тебе служу,
Иначе зачем бы и жил на свете!
И если ты спросишь меня сердечно,
Взглянув на прожитые года:
— Был ты несчастлив? — отвечу: — Да!
— Знал ли ты счастье? — скажу: — Конечно!
А коли спросишь меня сурово:
— Ответь мне: а беды, что ты сносил,
Ради меня пережил бы снова?
— Да! — я скажу тебе. — Пережил!
— Да! — я отвечу. — Ведь если взять
Ради тебя даже злей напасти,
Без тени рисовки могу сказать:
Это одно уже будет счастьем!
Когда же ты скажешь мне в третий раз:
— Ответь без всякого колебанья:
Какую просьбу или желанье
Хотел бы ты высказать в смертный час?
И я отвечу: — В грядущей мгле
Скажи поколеньям иного века:
Пусть никогда человек в человека
Ни разу не выстрелит на земле!
Прошу: словно в пору мальчишьих лет,
Коснись меня доброй своей рукою.
Нет, нет, я не плачу... Ну что ты, нет...
Просто я счастлив, что я с тобою...
Ещё передай, разговор итожа,
Тем, кто потом в эту жизнь придут,
Пусть так они тебя берегут,
Как я. Даже лучше, чем я, быть может.
Пускай, по-своему жизнь кроя,
Верят тебе они непреложно.
И вот последняя просьба моя:
Пускай они любят тебя, как я,
А больше любить уже невозможно!
Эдуард Асадов
Любовь не то чтоб полностью забыли,
А как бы новый написали текст.
Её почти спокойно заменили
На пьянство, порновидики и секс.
Решили, что кайфуют. И вкушают
Запретных прежде сексуальных «яств».
И, к сожаленью, не подозревают,
Что может быть отчаянно теряют
Редчайшее богатство из богатств.
Эдуард Асадов
Почувствовав неправою себя,
Она вскипела бурно и спесиво,
Пошла шуметь, мне нервы теребя,
И через час, всё светлое губя,
Мы с ней дошли едва ль не до разрыва.
И было столько недостойных слов,
Тяжеловесных, будто носороги,
Что я воскликнул: — Это не любовь! —
И зашагал сурово по дороге.
Иду, решая: нужен иль не нужен?
А сам в окрестной красоте тону:
За рощей вечер, отходя ко сну,
Готовит свой неторопливый ужин.
Как одинокий, старый холостяк,
Быть может зло познавший от подруги,
Присев на холм, небрежно, кое-как
Он расставляет блюда по округе:
Река в кустах сверкнула, как селёдка,
В бокал пруда налит вишнёвый сок,
И, как «глазунья», солнечный желток
Пылает на небесной сковородке.
И я спросил у вечера: — Скажи,
Как поступить мне с милою моею?
— А ты её изменой накажи! —
Ответил вечер, хмуро багровея.
И вот, когда любимая заплачет,
Обидных слёз не в силах удержать,
Увидишь сам тогда, что это значит, —
Изменой злою женщину терзать!
Иду вперёд, не успокоив душу,
А мимо мчится, развивая прыть,
Гуляка ветер. Я кричу: — Послушай!
Скажи мне, друг, как с милой поступить?
Ты всюду был, ты знаешь всё на свете,
Не то что я — скромняга-человек!
— А ты её надуй! — ответил ветер. —
Да похитрей, чтоб помнила весь век!
И вот, когда любимая заплачет,
Тоскливых слёз не в силах удержать,
Тогда увидишь сам, что это значит, —
Обманным словом женщину терзать!
Вдали, серьгами царственно качая,
Как в пламени, рябина у реки.
— Красавица! — сказал я. — Помоги!
Как поступить мне с милою, не знаю!
В ответ рябина словно просияла:
— А ты её возьми и обними!
И зла не поминай! — она сказала. —
Ведь женщина есть женщина. Пойми!
Не спорь, не говори, что обижаешься,
А руки ей на плечи положи
И поцелуй... И ласково скажи...
А что сказать — и сам ты догадаешься!
И вот, когда любимая заплачет,
Счастливых слёз не в силах удержать,
Тогда узнаешь сам, что это значит, —
С любовью слово женщине сказать!
Эдуард Асадов
Когда на ветер не бросаешь слов,
То в них нередко и судьбы решенье:
Как славно, если скажешь: «Увлеченье»,
А вслед за тем: «Да это же любовь!»
А коль словам не придавать значенья,
То как же горько вдруг нахмуришь бровь,
Когда воскликнешь радостно: «Любовь!»
А на поверку выйдет: «Увлеченье»...
Эдуард Асадов
Счастье всегда таинственно,
Зато откровенно горе.
Эдуард Асадов
Если вдруг от тебя отвернётся
Человек, так любимый тобой
И в глаза он тебе засмеётся,
Повернётся к тебе спиной.
Не моли и не смей унижаться,
Не молись в беспощадных слезах,
Не надейся увидеть ласку
В тех застывших уже глазах,
Не моли, не плачь понапрасну,
Заколи своё сердце в борьбе,
И умей иногда рассмеяться,
Если хочется плакать тебе...
Эдуард Асадов
В хорошем браке люди всегда учат друг друга. Вы учите друг друга науке жизни. Ежедневно соприкасаясь, лёжа на одной подушке, вы влияете друг на друга помимо воли.
Рэй Брэдбери
Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди живут чувствами, а, для чувств безразлично, кто прав.
Эрих Мария Ремарк
Мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я о вас не думаю вообще.
Коко Шанель
Не способный к раскаянию неисцелим.
Аристотель
Я была вчера в театре. Актёры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил её, то публика очень долго аплодировала.
Фаина Раневская
Детство — это то, что мы потеряли во времени, но сохранили в себе.
Эльчин Сафарли
Один человек отличается от другого больше, чем разнятся два животных разных видов.
Мишель де Монтень
Мода, не нашедшая признания широких масс, уже не мода.
Коко Шанель
Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.
Фёдор Достоевский
Талант образуется в тишине, характер — в бурных волнениях света.
Иоганн Вольфганг Гёте