Величие народа не измеряется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом; единственной мерой служит его умственное развитие и его нравственный уровень.
Когда друзья становятся начальством,
Меня порой охватывает грусть.
Я, словно мать, за маленьких страшусь:
Вдруг схватят вирус спеси или чванства!
На протяженье собственного века
Сто раз я мог вести бы репортаж:
Вот славный парень, скромный, в общем, наш:
А сделали начальством, и шабаш —
Был человек, и нету человека!
Откуда что вдруг сразу и возьмётся,
Отныне всё кладётся на весы:
С одними льстив, к другим не обернётся,
Как говорит, как царственно смеётся!
Визит, банкет, приёмные часы...
И я почти физически страдаю,
Коль друг мой зла не в силах превозмочь.
Он всё дубеет, чванством обрастая,
И, видя, как он счастлив, я не знаю,
Ну чем ему, несчастному, помочь?!
И как ему, бедняге, втолковать,
Что вес его и всё его значенье
Лишь в стенах своего учрежденья,
А за дверьми его и не видать?
Ведь стоит только выйти из дверей,
Как всё его величие слетает.
Народ-то ведь совсем его не знает,
И тут он рядовой среди людей.
И это б даже к пользе. Но отныне
Ему общенье с миром не грозит:
На службе секретарша сторожит,
А в городе он катит в лимузине.
Я не люблю чинов и должностей.
И, оставаясь на земле поэтом,
Я всё равно волнуюсь за друзей,
Чтоб, став начальством, звание людей
Не растеряли вдруг по кабинетам,
А тем, кто возомнил себя Казбеком,
Я нынче тихо говорю: — Постой,
Закрой глаза и вспомни, дорогой,
Что был же ты хорошим человеком.
Звучит-то как: «хороший человек»!
Да и друзьями стоит ли швыряться?
Чины, увы, даются не навек.
И жизнь капризна, как теченье рек,
Ни от чего не надо зарекаться.
Гай Юлий Цезарь в этом понимал.
Его приказ сурово выполнялся —
Когда от сна он утром восставал:
— Ты смертен, Цезарь! — стражник восклицал,
— Ты смертен, Цезарь! — чтоб не зазнавался!
Чем не лекарство, милый, против чванства?!
А коль не хочешь, так совет прими:
В какое б ты ни выходил «начальство»,
Душой останься всё-таки с людьми!
Подобно тому как все искусства тяготеют к музыке, все науки стремятся к математике.
Да, в женщине, как в книге, мудрость есть.
Понять, способен смысл её великий,
Лишь грамотный.
И не сердись на книгу,
Коль, неуч, не сумел её прочесть.
Зря, когда мы близких судим,
Суд безжалостен и лих,
Надо жить, прощая людям,
Наше мнение о них.
Великодушие — это фермент, который врачует наши внутренние раны, но в конце концов приводит к отравлению организма.
Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности.
Тебе от наслаждения отречься
Жизнь, полная соблазна не даёт.
Земная радость — это лишь мгновенье
Пред вечностью, которая нас ждёт.
Я не хочу знать ваших теорий о Боге. Какая польза в обсуждении тонких доктрин о душе? Будьте добры и делайте добро. Это приведёт вас к свободе и истине, какова бы она ни была.
Женщина ловит такси, ей нужно срочно в аэропорт. И вот, наконец, машина останавливается. Она осматривает машину и спрашивает:
— Вы такси?
— Да.
— А шашечки где?
— А вам надо шашечки, или ехать?
Посмотришь на иное поэтическое созданье: кисея, эфир, полубогиня, миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил!
