Стучится цыганёнок в дверь: — Тётенька, дай водички напиться...
Стучится цыганёнок в дверь:
— Тётенька, дай водички напиться, а то так кушать хочется, что аж переночевать негде.
Стучится цыганёнок в дверь:
— Тётенька, дай водички напиться, а то так кушать хочется, что аж переночевать негде.
Если бы ты ведал, из какого источника текут людские суждения и интересы, то перестал бы домогаться одобрения и похвалы людей.
Лучше будь прост да честен, чем умён и лжив.
О вкусах не спорят.
Классика — то, что каждый считает нужным прочесть и никто не читает.
За всю жизнь я и четырёх недель не прожил себе в удовольствие. Как будто я всё время тащил на гору камень, который снова и снова скатывался, и нужно было снова тащить его вверх.
Русские очаровывали меня. Все славяне изящные, воспитанные, естественные и даже самые обездоленные из них незаурядны. Русские подобны природе, они никогда не бывают вульгарны.
Мне просто жаль вас, недруги мои.
Ведь сколько лет, здоровья не жалея,
Ведёте вы с поэзией моею
Почти осатанелые бои.
Что ж, я вам верю: ревность — штука злая,
Когда она терзает и грызёт,
Ни тёмной ночью спать вам не даёт,
Ни днём работать, душу иссушая.
И вы шипите зло и раздражённо,
И в каждой фразе ненависти груз.
— Проклятье, как и по каким законам
Его стихи читают миллионы
И сколько тысяч знает наизусть!
И в ресторане, хлопнув по второй,
Друг друга вы щекочете спесиво!
— Асадов — чушь. Тут всё несправедливо!
А кто талант — так это мы с тобой!..
Его успех на год, ну пусть на три,
А мода схлынет — мир его забудет.
Да, года три всего, и посмотри,
Такого даже имени не будет!
А чтобы те пророчества сбылись,
И тщетность их отлично понимая,
Вы за меня отчаянно взялись
И кучей дружно в одного впились,
Перевести дыханья не давая.
Орут, бранят, перемывают кости,
И часто непонятно, хоть убей,
Откуда столько зависти и злости
Порой бывает в душах у людей!
Но мчат года: уже не три, не пять,
А песни рвутся в бой и не сгибаются,
Смелей считайте: двадцать, двадцать пять.
А крылья — ввысь, и вам их не сломать,
А молодость живёт и продолжается!
Нескромно? Нет, простите, весь свой век
Я был скромней апрельского рассвета,
Но если бьют порою, как кастетом,
Бьют, не стесняясь, и зимой и летом,
Так может же взорваться человек!
Взорваться и сказать вам: посмотрите,
Ведь в залы же, как прежде, не попасть,
А в залах негде яблоку упасть.
Хотите вы того иль не хотите —
Не мне, а вам от ярости пропасть!
Но я живу не ради славы, нет,
А чтобы сделать жизнь ещё красивей.
Кому-то сил придать в минуты бед,
Влить в чьё-то сердце доброту и свет,
Кого-то сделать чуточку счастливей!
А если вдруг мой голос оборвётся,
О, как вы страстно кинетесь тогда
Со мной ещё отчаянней бороться,
Да вот торжествовать-то не придётся,
Читатель ведь на ложь не поддаётся,
А то и адресует кой-куда...
Со всех концов, и это не секрет,
Как стаи птиц, ко мне несутся строки.
Сто тысяч писем — вот вам мой ответ!
Сто тысяч писем — светлых и высоких!
Не нравится? Вы морщитесь, кося?
Но ведь не я, а вы меня грызёте!
А правду, ничего, переживёте!
Вы — крепкие. И речь ещё не вся.
А сколько в мире быть моим стихам,
Кому судить поэта и солдата?
Пускай не мне, зато уж и не вам!
Есть выше суд и чувствам и словам.
Тот суд — народ. И заявляю вам,
Что вот в него-то я и верю свято!
Ещё я верю (а ведь так и станется),
Что честной песни вам не погасить.
Когда от зла и дыма не останется,
Той песне, ей же богу, не состариться,
А только крепнуть, молодеть и жить!
Ты — рудник, коль на поиск рубина идёшь,
Ты — любим, коль надеждой свиданья живёшь.
Вникни в суть этих слов — и нехитрых, и мудрых:
Всё, что ищешь, в себе непременно найдёшь!
Общество ныне — цивилизованная орда, состоящая из двух могущественных племён: надоедающих и скучающих.
Есть два рода дураков: одни не понимают того, что обязаны понимать все; другие понимают то, чего не должен понимать никто.
Какое это огромное счастье — любить и быть любимым.
В отношениях с людьми побольше искренности и сердца, побольше молчания и простоты в обращении. Будь груб, когда сердит, смейся, когда смешно, и отвечай, когда спрашивают.
Приставлять одно доброе дело к другому так плотно, чтобы между ними не оставалось ни малейшего промежутка, — вот что я называю наслаждаться жизнью.
Трудно найти другое такое место, где об искусстве так много говорят, но мало делают, как в Голливуде. Переплетение бизнеса, цензуры, сенсации и искусства влечёт, за немногими исключениями, плачевные результаты.