Коль вдруг муравьи сообща нападут, осилят и льва, как бы ни был он лют...
Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.
Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.
О душа! Ты меня превратила в слугу.
Я твой гнёт ощущаю на каждом шагу.
Для чего я родился на свет, если в мире
Всё равно ничего изменить не могу?
Об камень я зашиб кувшин мой обливной —
Как друга оскорбил, настолько был хмельной!
И вздрогнула душа на тихий стон кувшина:
«А я таким же был... Ты тоже станешь мной».
Правда всегда парадоксальна. Порой скажешь правду, говорят, ну, ты — враль, а соврёшь, и все удивляются, надо ж, как в жизни бывает!
Один, глядя в лужу, видит в ней грязь, а другой — отражающиеся в ней звёзды.
Цинизм ненавижу за его общедоступность.
В прошлом опасность состояла в том, что люди становились рабами. Опасность будущего в том, что люди могут стать роботами.
Бросить курить легко. Я сам делал это сотни раз.
Настоящее страдание никогда не уничтожается будущими радостями: ведь они так же наполняют своё время, как оно — своё.
Прекрасное прекрасней во сто крат,
Увенчанное правдой драгоценной.
Мы в нежных розах ценим аромат,
В их пурпуре живущий сокровенно.
Пусть у цветов, где свил гнездо порок,
И стебель, и шипы, и листья те же,
И так же пурпур лепестков глубок,
И тот же венчик, что у розы свежей, —
Они ничьих не радуют сердец
И вянут, отравляя нам дыханье.
А у душистых роз иной конец:
Их душу перельют в благоуханье.
Когда погаснет блеск очей твоих,
Вся прелесть правды перельётся в стих!
Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже всё поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости.
Самый сильный тот, у кого есть сила управлять самим собой.
Счастье на стороне того, кто доволен.
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.
Чем ближе крах империи, тем безумнее её законы.