Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело... Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.
Что-то давно мне не говорят, что я бл*дь. Теряю популярность.
Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в Книгу о вкусной и здоровой пище.
Я как яйца: участвую, но не вхожу.
Я — выкидыш Станиславского!
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
— Позовите директора, — сказал она, расплатившись.
А когда тот пришёл, предложила ему обняться.
— Что такое? — смутился тот.
— Обнимите меня, — повторила Фаина Георгиевна.
— Но зачем?
— На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.
...Как я неправильно питаюсь!
(А правильно и не пытаюсь).
Питаться в одиночку так же противоестественно, как срать вдвоём!
Я заметила, что если не кушать хлеб, сахар, жирное мясо, не пить пиво с рыбкой — морда становится меньше, но грустнее.
Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — шлюха».
Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.
Чем я занимаюсь? Симулирую здоровье.
Глядя на прореху в своей юбке: «Напора красоты не может сдержать ничто!»
В каждом мужчине, даже если мыслей таких нет, теплится образ женщины, которую ему суждено полюбить. Из чего сплетается её образ — из всех мелодий, звучавших в его жизни, из всех деревьев, из друзей детства, — никто не рискнёт сказать наверняка. Чьи у неё глаза: не его ли родной матери; чей подбородок: не двоюродной ли сестры, которая четверть века назад купалась с ним в озере, — никому не дано этого знать. Но почитай, каждый мужчина носит при себе этот портрет, словно медальон, словно перламутровую камею, но извлекает на свет редко. Не каждому случится встретить свою суженую, разве что промелькнёт она в темноте кинотеатра, на страницах книги или где-нибудь на улице. Да и то после полуночи, когда город уже спит, а подушка холодна. Этот портрет соткан из снов, из всех женщин, из всех лунных ночей со времён творения.
Страсть не может с глубокой любовью дружить,
Если сможет, то вместе недолго им быть.
Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится.
Гораздо точнее можно судить о человеке по его мечтам, нежели по его мыслям.
После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума.
Ад пуст. Все демоны здесь.
Чтобы выигрывать, прежде всего нужно играть.
Маньяк опрыскал деньги ядом и пожертвовал их детскому дому. Погибло двадцать депутатов, два мэра и один министр. Дети не пострадали.
Люди недалёкие обычно осуждают всё, что выходит за пределы их понимания.
