Пропал кефир...


Не лёгкий хлеб, не лёгкое питьё,
Не словеса, что в воздухе повисли, -
Пинки судьбы и ужасы её
Нас побуждают к действию и мысли!
В прошлом были те же соль и мыло,
Хлеб, вино и запах тополей;
В прошлом только будущее было
Радужней, надёжней и светлей.
Никогда злые дела не творятся так легко и охотно, как во имя религиозных убеждений.
Неизвестно, в какой стране это было,
Никому не известно, в какие века,
Шёл парнишка-студент, напевая слегка,
То ли к другу спешил он, а то ли к милой,
Был богат он сегодня, как целый банк!
Ведь на дне кошелька у него звенело
Одиноко, походке весёлой в такт,
Может, медная лира, а может, франк,
А быть может, динара — не в этом дело.
Вечер шарфом тумана окутал зданья,
Брызнул холодом дождик за воротник.
Вдруг у храма, в цветистых лохмотьях старик
Протянул к нему руку за подаяньем.
Был худей он, чем посох его, казалось;
Сыпал дождь на рваньё и пустую суму.
Сердце парня тоскливо и остро сжалось.
— Вот, — сказал он и отдал монету ему.
Нищий в жёлтой ладони зажал монету
И сказал, словно тополь прошелестел;
— Ничего в кошельке твоём больше нету,
Ты мне отдал последнее, что имел.
Знаю всё. И за добрую душу в награду
Я исполню желанье твоё одно.
Удивляться, мой мальчик, сейчас не надо.
Так чему твоё сердце особенно радо?
Говори же, а то уж совсем темно.
Вот чудак! Ну какое ещё желанье?
Впрочем, ладно, посмотрим. Согласен... пусть...
— Я хотел бы все мысли на расстоянье
У любого, кто встретится, знать наизусть!
— Чтобы дерева стройность любить на земле,
Не смотри на извивы корней под землёй.
О, наивный!.. — Старик покачал головой
И, вздохнув, растворился в вечерней мгле.
Дождь прошёл. Замигали в листве фонари,
Одиноко плывёт посреди пруда
Шляпа месяца. Лаком блестит вода.
Парень сел на скамейку и закурил.
А забавный старик! И хитёр ты, друг!
Вон в окошке, наверное, муж и жена.
Кто ответит, что думают он и она?
Рассмеялся студент. Рассмеялся и вдруг...
Муж сказал: — Дорогая, на службе у нас
Масса дел. Может, завтра я задержусь.-
И подумал: "К Люси забегу на час,
Поцелую и чуточку поднапьюсь".
У жены же мелькнуло; "Трудись, чудак,
Так и буду я в кухне корпеть над огнём.
У меня есть подружечка как-никак.
Мы отлично с ней знаем, куда пойдём".
И ответила громко: — Ужасно жаль!
Я ведь завтра хотела с тобой как раз
Твоей маме купить на базаре шаль.
Ну, да нечего делать. Не в этот раз...
Отвернулся студент. Вон напротив дом,
Там невестка над свекором-стариком,
То лекарство больному подаст, то чай,
Всё заботится трогательно о нём.
— Вот вам грелочка, папа! — А про себя;
"Хоть бы шёл поскорее ты к праотцам!" —
Может, плохо вам, папа? — А про себя;
"Вся квартира тогда бы досталась нам".
Парень грустно вздохнул. Посмотрел на бульвар.
Вон влюблённые скрылись под сень платана,
Он сказал: — Океан, как планета, стар,
Представляешь: аквариум формой в шар.
Ты слыхала про жизнь на дне океана?
Сам подумал, погладив девичью прядь;
"Хороша, но наивна и диковата.
Что мне делать: отважно поцеловать?
Или, может быть, чуточку рановато?"
А она: "И далась ему глубь морей!
Ну при чём тут морские ежи, признаться?
Впрочем, так: если вдруг начнёт целоваться —
Рассержусь и сначала скажу: не смей!
Ведь нельзя же всё просто, как дважды два.
Славный парень, но робкий такой и странный".
И воскликнула: — Умная голова!
Обожаю слушать про океаны!
Мимо шли два приятеля. Первый сказал:
— Дай взаймы до среды. Я надёжный малый. —
А второй: — Сам без денег, а то бы дал. —
И подумал: "Ещё не отдашь, пожалуй!"
Встал студент и пошёл, спотыкаясь во мгле,
А в ушах будто звон или ветра вой:
"Чтобы дерева стройность любить на земле,
Не смотри на извивы корней под землёй".
Но ведь люди не злы! Это ж так... пока!
Он окончится, этот двойной базар.
Шёл студент, он спешил, он искал старика,
Чтоб отдать, чтоб вернуть свой ненужный дар.
И дорогами шёл он и без дорог,
Сквозь леса и селенья по всей земле,
И при солнце искал, и при синей мгле,
Но нигде отыскать старика не мог.
Бормотал среди улиц и площадей:
— Я найду тебя, старец, любой ценой! —
Улыбался при виде правдивых людей
И страдал, повстречавшись с двойной душой.
Мчат года, а быть может, прошли века,
Но всё так же твердит он: — Най-ду... най-ду-у-у...
Старика же всё нет, не найти старика!
Только эхо чуть слышно в ответ: — Ау-у-у...
И когда вдруг в лесу, на крутом берегу,
Этот звук отдалённый до вас дойдёт,
Вы поймёте, что значит это "Ау"!..
Почему так страдает парнишка тот.
В нём звучит: "Лицемеры, пожалуйста, не хитрите!
К добрым душам, мерзавец, не лезь в друзья!
Люди, думайте так же, как вы говорите.
А иначе ведь жить на земле нельзя!"

Красавица с умом тужить не будет: ум выдумает, красота — добудет.
Не учите других, не старайтесь их изменить. Достаточно уже того, что вы изменитесь сами — это и будет вашим посланием.
Ты письмо моё, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоём пути.
Не гляди так, не хмурься гневно.
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я —
В этом сером, будничном платье,
На стоптанных каблуках...
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.
Ты письмо моё, милый, не комкай,
Не плачь о заветной лжи,
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.
На каждую букашку пишут бумажку.
Лежат они, написанные наспех,
Тяжёлые от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.
И слышу я, что где-то в мире — грозы,
Что амазонок копья блещут вновь.
— А я пера не удержу! — Две розы
Сердечную мне высосали кровь.
Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.
Откуда я пришёл, не знаю…
Не знаю я, куда уйду,
Когда победно отблистаю
В моём сверкающем саду.
Когда исполнюсь красотою,
Когда наскучу лаской роз,
Когда запросится к покою
Душа, усталая от грёз.
Но я живу, как пляска теней
В предсмертный час больного дня,
Я полон тайною мгновений
И красной чарою огня.
Мне всё открыто в этом мире —
И ночи тень, и солнца свет,
И в торжествующем эфире
Мерцанье ласковых планет.
Я не ищу больного знанья,
Зачем, откуда я иду;
Я знаю, было там сверканье
Звезды, лобзающей звезду.
Я знаю, там звенело пенье
Перед престолом красоты,
Когда сплетались, как виденья,
Святые белые цветы.
И жарким сердцем веря чуду,
Поняв воздушный небосклон,
В каких пределах я ни буду,
На всё наброшу я свой сон.
Всегда живой, всегда могучий,
Влюблённый в чары красоты.
И вспыхнет радуга созвучий
Над царством вечной пустоты.
Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:
— Мне бы перчатки…
— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
— Мне кожаные.
— А вам светлые или тёмные?
— Чёрные.
— Под пальто или под плащ?
— Под плащ.
— Хорошо… Принесите, пожалуйста, нам Ваш плащ, и мы подберём перчатки нужного цвета и фасона.
Рядом стоит Раневская и всё это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так что слышит весь торговый зал, говорит:
— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги всё равно нет!
На час ума не стало, а навек в дураки попал.
Я выхожу в свет только для того, чтобы заново почувствовать желание побыть одному.