Будет и на нашей улице публичный дом...
Будет и на нашей улице публичный дом.
Будет и на нашей улице публичный дом.
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И отдыхают от бурь корабли,
Ты, Всемогущий, и Мудрый, и Кроткий,
Мне, утомлённой и маленькой лодке,
Мирно приплыть повели.
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И, отдыхая, грустят корабли.
Я вас любил. Любовь ещё (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги,
Всё разлетелось к чёрту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Чёрт! всё не по-людски!
Я Вас любил так сильно, безнадёжно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачёркиваю — уст!
Каждый хочет изменить человечество, но никто не задумывается о том, как изменить себя.
И всё ж рисует глаз лишь то, что видит он, —
А душу познавать возможности лишён!
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне — и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мёртв и для этой...
Молодость — недостаток, который быстро проходит.
Слух о пороке хуже, чем порок.
Не лучше ль быть, чем лишь казаться?
В чужих глазах и радость — лишь предлог,
Я предпочту по-своему терзаться.
Но почему чужой дерзает глаз
Судить, что хорошо во мне, что дурно?
Мой соглядатай сам не без проказ,
А кровь моя играет слишком бурно.
Но я есть только я, никто иной,
А сколько их, клеймить меня охочих
И попрекать своею кривизной,
Хоть я прямой в отличие от прочих.
Всеобщее в них торжествует зло.
Ко власти на земле оно пришло.
Не лезь в глаза — затопчешь искру мысли...
Хотим мы или не хотим,
Но нас хотят и нас имеют.
И это всё не тот интим,
Что в Голливуде снять умеют.
Войти с помощью: