Буду поздно. Суп на полу — вытри...
Буду поздно. Суп на полу — вытри.
Буду поздно. Суп на полу — вытри.
Не происходит изменений лишь с высшей мудростью и низшей глупостью.
Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.
В том-то и ужас всей жизни, что мы никогда не чувствуем последствия наших поступков.
Ну, это совершенно невыносимо!
Весь как есть искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака лицо луны гололобой —
взял бы и всё обвыл.
Нервы, должно быть...
Выйду,
погуляю.
И на улице не успокоился ни на ком я.
Какая-то прокричала про добрый вечер.
Надо ответить:
она — знакомая.
Хочу.
Чувствую —
не могу по-человечьи.
Что это за безобразие?
Сплю я, что ли?
Ощупал себя:
такой же, как был,
лицо такое же, к какому привык.
Тронул губу,
а у меня из-под губы —
клык.
Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.
Бросился к дому, шаги удвоив.
Бережно огибаю полицейский пост,
вдруг оглушительное:
«Городовой!
Хвост!»
Провёл рукой и — остолбенел!
Этого-то,
всяких клыков почище,
я не заметил в бешеном скаче:
у меня из-под пиджака
развеерился хвостище
и вьётся сзади,
большой, собачий.
Что теперь?
Один заорал, толпу растя.
Второму прибавился третий, четвёртый.
Смяли старушонку.
Она, крестясь, что-то кричала про чёрта.
И когда, ощетинив в лицо усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!
Сосуд из глины влагой разволнуй:
Услышишь лепет губ, не только струй,
Чей это прах? Целую край — и вздрогнул:
Почудилось — мне отдан поцелуй.
Неизвестно, в какой стране это было,
Никому не известно, в какие века,
Шёл парнишка-студент, напевая слегка,
То ли к другу спешил он, а то ли к милой,
Был богат он сегодня, как целый банк!
Ведь на дне кошелька у него звенело
Одиноко, походке весёлой в такт,
Может, медная лира, а может, франк,
А быть может, динара — не в этом дело.
Вечер шарфом тумана окутал зданья,
Брызнул холодом дождик за воротник.
Вдруг у храма, в цветистых лохмотьях старик
Протянул к нему руку за подаяньем.
Был худей он, чем посох его, казалось;
Сыпал дождь на рваньё и пустую суму.
Сердце парня тоскливо и остро сжалось.
— Вот, — сказал он и отдал монету ему.
Нищий в жёлтой ладони зажал монету
И сказал, словно тополь прошелестел;
— Ничего в кошельке твоём больше нету,
Ты мне отдал последнее, что имел.
Знаю всё. И за добрую душу в награду
Я исполню желанье твоё одно.
Удивляться, мой мальчик, сейчас не надо.
Так чему твоё сердце особенно радо?
Говори же, а то уж совсем темно.
Вот чудак! Ну какое ещё желанье?
Впрочем, ладно, посмотрим. Согласен... пусть...
— Я хотел бы все мысли на расстоянье
У любого, кто встретится, знать наизусть!
— Чтобы дерева стройность любить на земле,
Не смотри на извивы корней под землёй.
О, наивный!.. — Старик покачал головой
И, вздохнув, растворился в вечерней мгле.
Дождь прошёл. Замигали в листве фонари,
Одиноко плывёт посреди пруда
Шляпа месяца. Лаком блестит вода.
Парень сел на скамейку и закурил.
А забавный старик! И хитёр ты, друг!
Вон в окошке, наверное, муж и жена.
Кто ответит, что думают он и она?
Рассмеялся студент. Рассмеялся и вдруг...
Муж сказал: — Дорогая, на службе у нас
Масса дел. Может, завтра я задержусь.-
И подумал: "К Люси забегу на час,
Поцелую и чуточку поднапьюсь".
У жены же мелькнуло; "Трудись, чудак,
Так и буду я в кухне корпеть над огнём.
У меня есть подружечка как-никак.
Мы отлично с ней знаем, куда пойдём".
И ответила громко: — Ужасно жаль!
Я ведь завтра хотела с тобой как раз
Твоей маме купить на базаре шаль.
Ну, да нечего делать. Не в этот раз...
Отвернулся студент. Вон напротив дом,
Там невестка над свекором-стариком,
То лекарство больному подаст, то чай,
Всё заботится трогательно о нём.
— Вот вам грелочка, папа! — А про себя;
"Хоть бы шёл поскорее ты к праотцам!" —
Может, плохо вам, папа? — А про себя;
"Вся квартира тогда бы досталась нам".
Парень грустно вздохнул. Посмотрел на бульвар.
Вон влюблённые скрылись под сень платана,
Он сказал: — Океан, как планета, стар,
Представляешь: аквариум формой в шар.
Ты слыхала про жизнь на дне океана?
Сам подумал, погладив девичью прядь;
"Хороша, но наивна и диковата.
Что мне делать: отважно поцеловать?
Или, может быть, чуточку рановато?"
А она: "И далась ему глубь морей!
Ну при чём тут морские ежи, признаться?
Впрочем, так: если вдруг начнёт целоваться —
Рассержусь и сначала скажу: не смей!
Ведь нельзя же всё просто, как дважды два.
Славный парень, но робкий такой и странный".
И воскликнула: — Умная голова!
Обожаю слушать про океаны!
Мимо шли два приятеля. Первый сказал:
— Дай взаймы до среды. Я надёжный малый. —
А второй: — Сам без денег, а то бы дал. —
И подумал: "Ещё не отдашь, пожалуй!"
Встал студент и пошёл, спотыкаясь во мгле,
А в ушах будто звон или ветра вой:
"Чтобы дерева стройность любить на земле,
Не смотри на извивы корней под землёй".
Но ведь люди не злы! Это ж так... пока!
Он окончится, этот двойной базар.
Шёл студент, он спешил, он искал старика,
Чтоб отдать, чтоб вернуть свой ненужный дар.
И дорогами шёл он и без дорог,
Сквозь леса и селенья по всей земле,
И при солнце искал, и при синей мгле,
Но нигде отыскать старика не мог.
Бормотал среди улиц и площадей:
— Я найду тебя, старец, любой ценой! —
Улыбался при виде правдивых людей
И страдал, повстречавшись с двойной душой.
Мчат года, а быть может, прошли века,
Но всё так же твердит он: — Най-ду... най-ду-у-у...
Старика же всё нет, не найти старика!
Только эхо чуть слышно в ответ: — Ау-у-у...
И когда вдруг в лесу, на крутом берегу,
Этот звук отдалённый до вас дойдёт,
Вы поймёте, что значит это "Ау"!..
Почему так страдает парнишка тот.
В нём звучит: "Лицемеры, пожалуйста, не хитрите!
К добрым душам, мерзавец, не лезь в друзья!
Люди, думайте так же, как вы говорите.
А иначе ведь жить на земле нельзя!"
Ну сделай что-нибудь, хотя бы деньги!..
Наиживейшим наслаждением моей жизни была ходьба — одинокая и быстрая, быстрая и одинокая.
Мой великий одинокий галоп.
Где любят нас — лишь там очаг родимый.
В страстном состоянии духа ты в состоянии сделать то, о чём и не осмелился бы подумать в трезвом виде; как некогда пьяный переплыл ты реку, не умея плавать.
Человеку свойственно ошибаться.
Самая дешёвая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в заражённом ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться; ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него ещё многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего подметит её недостатки. Но убогий человечек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит; он готов с чувством умиления защищать все её недостатки и глупости.
Тот, кто имеет успех,
Всегда раздражает всех,
А много друзей имеет
Тот, кто писать не умеет.
Вот и возьмись решать,
Как жить на планете сей?
То ли стихи писать,
То ли иметь друзей?
Если тебя оскорбляют, никогда не отвечай им в ответ, ведь если на тебя лает собака, ты же не становишься на четвереньки и не лаешь ей в ответ!