Взялся за грудь, говори, что-нибудь...
Взялся за грудь, говори, что-нибудь.
Взялся за грудь, говори, что-нибудь.
Морщины — это просто указание на то место, где часто бывает улыбка.
Объяснённая шутка перестаёт быть шуткой.
Смотри, смотри, приходит полдень,
чей свет теплей, чей свет серей
всего, что ты опять не понял
на шумной родине своей.
Глава последняя, ты встанешь,
в последний раз в своём лице
сменив усталость, жизнь поставишь,
как будто рифму, на конце.
А век в лицо тебе смеётся
и вдаль бежит сквозь треск идей.
Смотри, одно и остаётся —
цепляться снова за людей,
за их любовь, за свет и низость,
за свет и боль, за долгий крик,
пока из мёртвых лет, как вызов,
летят слова — за них, за них.
Я прохожу сквозь вечный город,
дома твердят: река, держись,
шумит листва, в громадном хоре
я говорю тебе: всё жизнь.
Трусость — самый страшный человеческий порок.
Женщина хочет многого от одного, а мужчина одного от многих.
Терять в жизни более необходимо, чем приобретать. Зерно не даст всхода, если не умрёт.
Будете проходить мимо — проходите.
На вопрос «Как живёшь?» не отвечает, чтоб не обременять сочувствием.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадёжной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слёз, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты.
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь.
Любая заимствованная истина есть ложь. Пока она не пережита тобой самим, это никогда не истина.