Встречают по одёжке, а провожают как Муму...
Встречают по одёжке, а провожают как Муму.
Встречают по одёжке, а провожают как Муму.
Радуйся каждому дню всегда.
Любому, едва только светом брызнет!
Ибо не знаешь ведь никогда,
Какой из них будет последним в жизни...
Когда человек хочет узнать — он исследует, когда он хочет спрятаться от тревог жизни — он выдумывает.
Не стыдно и не вредно не знать. Всего знать никто не может, а стыдно и вредно притворяться, что знаешь, чего не знаешь.
Мы то и дело забываем, что живём на этой планете лишь недолгий срок. И потому страдаем совершенно ложным комплексом мировой скорби. Словно нам предстоит жить вечно.
Генерал обходит казармы. Заходит в одну, потягивает носом воздух, морщится и спрашивает:
— Чем это здесь воняет?
Дневальный подскочил, рапортует:
— Не могу знать, товарищ генерал! Пока вас не было, ничем не воняло!
Люди не могут порой понять:
Откуда и что у него берётся?
Ему б печальные строки писать,
А он то и дело вовсю смеётся.
Эх, люди! Взгляните на жизнь пошире:
Неужто я зря на земле шучу?
Ведь я всем невзгодам в лицо хохочу,
Чтоб никогда не заплакать в мире...
Мир есть не отсутствие войны, но добродетель, проистекающая из твёрдости духа.
Искренность в небольших дозах опасна, в больших смертоносна.
Негоже уподобляться Нарциссу, склонившись над фотографией; даже воде нельзя доверять; глаза любящего — вот единственно надёжное зеркало.
Печальный Демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним.
Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу Бога,
Не отвращаясь от Него;
Когда заботы и тревога
Чуждалися ума его,
Как дня боится мрак могилы...
И много, много... и всего
Представить не имел он силы.
В изгнаньи жизнь его текла,
Как жизнь развалин. Бесконечность
Его тревожить не могла.
‹Он равнодушно видел вечность,
Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды.
Он жёг печатью роковой
Всё то, к чему он прикасался;
И часто Демон молодой
Своим победам не смеялся.
Боясь лучей, бежал он тьму.
Душой измученною болен,
Ничем не мог он быть доволен.
Всё горько сделалось ему,
И, всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
И ничего не признавая...
«Что делает звезда, переставая светить?», — спрашиваю я себя. — «Должно быть, умирает». «О, нет», — говорит голос в моей голове. — «Звезда не может умереть. Она становится улыбкой и растворяется в космической музыке, в танце жизни».
Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
Человек восторгается художественным произведением настолько, насколько последнее ему понятно и насколько оно убеждает его.
Более поздние мысли обычно бывают и более разумными.