Я в этой жизни рано стал ребёнком...
Я в этой жизни рано стал ребёнком...
Я в этой жизни рано стал ребёнком...
Она обнимала его в ночи:
— Ах, Гена, ты к счастью нашёл ключи!
— Но я не Геннадий, а Коля, ясно?
— Ах, пусть, всё равно... Всё равно прекрасно!
Седина в бороду — бес в ребро.
У глупого тотчас же выкажется гнев его, а благоразумный скрывает оскорбление.
Совесть без зубов, а загрызёт.
Вновь закат разметался пожаром —
Это ангел на Божьем дворе
Жжёт охапку дневных наших жалоб.
А ночные он жжёт на заре.
Лаской почти всегда добьёшься больше, чем грубой силой.
Ты, познавший тоску подорожника, — быть на всех путях везде при дороге, но никогда не знать, на пути ли ты, — вот голубую звезду василька даю тебе, пусть она ведёт тебя. Голубые звёзды васильков цветут на золоте ржаных полей. Но ты, пришедший, какие поля засеял ты? Не проходи мимо полей, тоскующих по любви, засей их золотом свободных устремлений. Возьми колос, в нём ты найдёшь зёрна для посева. Пусть на каждое зерно, тобой посеянное, вырастет новый Светлый Град, а они все — Один. Бесплодны поля не орошённые... Пусть же алая гвоздика расцветёт у тебя на груди. Иди. На пути Я встречу тебя.
Ты обойдён наградой? — Позабудь!
Дни вереницей мчатся? — Позабудь!
Беспечный ветер в вечной книге жизни
Мог и не той страницей шевельнуть!
Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой.
Однажды Завадский закричал Раневской из зала: «Фаина, Вы своими выходками сожрали весь мой замысел!». «То-то у меня чувство, как будто наелась говна», — достаточно громко пробурчала Фаина. «Вон из театра!» — крикнул мэтр. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: «Вон из искусства!»
Когда я по лестнице алмазной
Поднимусь из жизни на райский порог,
За плечом, к дубинке легко привязан,
Будет заплатанный узелок.
Узнаю: ключи, кожаный пояс,
Медную плешь Петра у ворот.
Он заметит: я что-то принёс с собою —
И остановит, не отопрёт.
«Апостол, скажу я, пропусти мя!..»
Перед ним развяжу я узел свой:
Два-три заката, женское имя
И тёмная горсточка земли родной…
Он проводит строго бровью седою,
Но на ладони каждый изгиб
Пахнет ещё гефсиманской росою
И чешуёй иорданский рыб.
И потому-то без трепета, без грусти
Приду я, зная, что, звякнув ключом,
Он улыбнётся и меня пропустит,
В рай пропустит с моим узелком.
Других не кори, лишь себя возлюбя.
Не мни что ты — всё и что всё — для тебя.
Самая глубокая дружба порождает самую ожесточённую вражду.
— Подсудимый, вы утверждаете, что ударили пострадавшего пепельницей?
— Да, утверждаю.
— А где же вы на улице нашли пепельницу?
— Да там, она у автобусной остановке стояла.
Люди ищут удовольствия, бросаясь из стороны в сторону только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но ещё не чувствуют пустоты той новой потехи, которая их притягивает.