Я не создан для этого мира, где стоит только выйти из дому...
Я не создан для этого мира, где стоит только выйти из дому, как попадаешь в сплошное дерьмо.
Я не создан для этого мира, где стоит только выйти из дому, как попадаешь в сплошное дерьмо.
Того, кто не задумывается о далёких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.
Лучший ответ безумцу — молчание. Каждое слово ответа отскочит от безумца на тебя. Отвечать обидой на обиду — всё равно, что подкидывать дров в огонь.
Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.
Поэзия — это не «лучшие слова в лучшем порядке», это — высшая форма существования языка.
Нежнее нежного
Лицо твоё,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И всё твоё —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
Есть только два дня в году, когда можно ничего не делать. Один называется вчера, другой — завтра. Это значит, что сегодня — лучший день, чтобы любить, верить и прежде всего — жить.
И мне не нравилось то, что здесь было.
И мне не нравится то, что здесь есть.
Повторенье — мать ученья.
Тому, кто не грешил, не будет и прощенья.
Вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией.
Телефонный звонок на завод.
— Алло! Здравствуйте! Это операторская?
— Да.
— А можно пригласить Петрова к телефону?
— А Петров вроде как ушёл.
— А... А в цеху его нет?
Молчание. Потом:
— А Овцех*ев вообще у нас не работает!
Злоречивый язык выдает безрассудного.
От сомненья до веры — мгновенье одно.
От любви до измены — мгновенье одно.
Посвяти это краткое время веселью,
Ибо жизни размеры — мгновенье одно!
Так долго вместе прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник,
что удивлённо поднятая бровь,
как со стекла автомобиля — дворник,
с лица сгоняла смутную печаль,
незамутнённой оставляя даль.
Так долго вместе прожили, что снег
коль выпадет, то думалось — навеки,
что, дабы не зажмуривать ей век,
я прикрывал ладонью их, и веки,
не веря, что их пробуют спасти,
метались там, как бабочки в горсти.
Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ
что губы, припадавшие к плечу,
с моими, задувавшими свечу,
не видя дел иных, соединялись.
Так долго вместе прожили, что роз
семейство на обшарпанных обоях
сменилось целой рощею берёз,
и деньги появились у обоих,
и тридцать дней над морем, языкат,
грозил пожаром Турции закат.
Так долго вместе прожили без книг,
без мебели, без утвари на старом
диванчике, что — прежде чем возник —
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя.
Так долго вместе прожили мы с ней,
что сделали из собственных теней
мы дверь себе — работаешь ли, спишь ли,
но створки не распахивались врозь,
и мы прошли их, видимо, насквозь
и чёрным ходом в будущее вышли.
Пуганая ворона и куста боится.