— Ты никогда ничего не боишься. — Я уже ничего не боюсь...
— Ты никогда ничего не боишься.
— Я уже ничего не боюсь. Это не одно и то же.
— Ты никогда ничего не боишься.
— Я уже ничего не боюсь. Это не одно и то же.
Резкий звон ворвался в полутьму,
И она шагнула к телефону,
К частому, настойчивому звону.
Знала, кто звонит и почему.
На мгновенье стала у стола,
Быстро и взволнованно вздохнула,
Но руки вперёд не протянула
И ладонь на трубку не легла.
А чего бы проще взять и снять
И, не мучась и не тратя силы,
Вновь знакомый голос услыхать
И опять оставить всё как было.
Только разве тайна, что тогда
Возвратятся все её сомненья,
Снова и обман и униженья —
Всё, с чем не смириться никогда!
Звон кружил, дрожал не умолкая,
А она стояла у окна,
Всей душою, может, понимая,
Что менять решенья не должна.
Всё упрямей телефон звонил,
Но в ответ — ни звука, ни движенья.
Вечер этот необычным был,
Этот вечер — смотр душевных сил,
Аттестат на самоуваженье.
Взвыл и смолк бессильно телефон.
Стало тихо. Где-то пели стройно...
Дверь раскрыла, вышла на балкон.
В первый раз дышалось ей спокойно.
Всё позади: придётся обернуться!
С приходом сияния нового дня
Днём меньше осталось у вас и меня,
Ах, дни озоруют и век наш воруют
При свете ярчайшего в мире огня.
Нормальный человек власти не желает, следовательно, власть всегда у ненормальных.
В хрустальный шар заключены мы были,
и мимо звёзд летели мы с тобой,
стремительно, безмолвно мы скользили
из блеска в блеск блаженно-голубой.
И не было ни прошлого, ни цели;
нас вечности восторг соединил;
по небесам, обнявшись, мы летели,
ослеплены улыбками светил.
Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,
остановил наш огненный порыв,
и поцелуй прервал наш безначальный,
и в пленный мир нас бросил, разлучив.
И на земле мы многое забыли:
лишь изредка воспомнится во сне
и трепет наш, и трепет звёздной пыли,
и чудный гул, дрожавший в вышине.
Хоть мы грустим и радуемся розно,
твоё лицо, средь всех прекрасных лиц,
могу узнать по этой пыли звёздной,
оставшейся на кончиках ресниц.
Друг — это одна душа, живущая в двух телах.
У одесского портного:
— Семён Абрамович, Бог за шесть дней создал мир, а вы целый месяц шили мне брюки!
— Молодой человек, вы посмотрите таки на этот мир, и посмотрите на эти брюки!
Менять шило на мыло.
Мы, взрослые, не понимаем детей, так как мы не понимаем уже больше своего собственного детства.
В одиночестве одинокий пожирает самого себя, во множестве его пожирают многие. Что ж, выбирай.