Вот так же отцветём и мы и отшумим, как гости сада...

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Сергей Есенин

Все строят планы, и никто не знает, проживёт ли он до вечера.

Лев Толстой

Если низменной похоти станешь рабом —
Будешь в старости пуст, как покинутый дом.
Оглянись на себя и подумай о том,
Кто ты есть, где ты есть и — куда же потом?!

Омар Хайям

Умолкает птица.
Наступает вечер.
Раскрывает веер
испанская танцовщица.

Звучат удары
луны из бубна,
и глухо, дробно
вторят гитары.

И чёрный туфель
на гладь паркета
ступает; это
как ветер в профиль.

О, женский танец!
Рассказ светила
о том, что было,
чего не станет.

О — слепок боли
в груди и взрыва
в мозгу, доколе
сознанье живо.

В нём — скорбь пространства
о точке в оном,
себя напрасно
считавшем фоном.

В нём — всё: угрозы,
надежда, гибель.
Стремленье розы
вернуться в стебель.

В его накале
в любой детали
месть вертикали
горизонтали.

В нём — пыткой взгляда
сквозь туч рванину
зигзаг разряда
казнит равнину.

Он — кровь из раны:
побег из тела
в пейзаж без рамы.
Давно хотела!

Там — больше места!
Знай, сталь кинжала,
кому невеста
принадлежала.

О, этот танец!
В пространстве сжатый
протуберанец
вне солнца взятый!

Оборок пена;
её круженье
одновременно
её крушенье.

В нём сполох платья
в своём полёте
свободней плоти,
и чужд объятья.

В нём чувство брезжит,
что мирозданье
ткань не удержит
от разрастанья.

О, этот сполох
шёлков! по сути
спуск бёдер голых
на парашюте.

Зане не тщится,
чтоб был потушен
он, танцовщица.
Подобно душам,

так рвётся пламя,
сгубив лучину,
в воздушной яме,
топча причину,

виденье Рая,
факт тяготенья,
чтоб — расширяя
свои владенья —

престол небесный
одеть в багрянец.
Так сросся с бездной
испанский танец.

Иосиф Бродский

Что там, за ветхой занавеской тьмы? —
В гаданиях запутались умы.
Когда же с треском рухнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы.

Омар Хайям

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тлeнья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью бoжию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приeмли равнодушно
И не оспаривай глупца.

Александр Пушкин

Не смерть страшна. Страшна бывает жизнь,
Случайная, навязанная жизнь...
В потёмках мне подсунули пустую.
И без борьбы отдам я эту жизнь.

Омар Хайям

Постучитесь в гробы и спросите у мертвецов, не хотят ли они воскреснуть, — и они отрицательно покачают головами.

Артур Шопенгауэр

Наша жизнь — постоянно бегство от себя, точно угрызения совести преследуют и пугают нас. Как только человек становится на свои ноги, он начинает кричать, чтобы не слыхать речей, раздающихся внутри. В этой боязни исследовать, чтобы не увидать вздор исследуемого, в этом искусственном недосуге, в этих поддельных несчастьях, усложняя каждый шаг вымышленными путами, мы проходим по жизни спросонья и умираем в чаду нелепостей и пустяков, не пришедши в себя.

Лев Толстой

Как волны набегают на каменья,
И каждая там гибнет в свой черёд,
Так к своему концу спешат мгновенья,
В стремленьи неизменном — всё вперёд!

Родимся мы в огне лучей без тени
И к зрелости бежим: но с той поры
Должны бороться против злых затмений,
И время требует назад дары.

Ты, Время, юность губишь беспощадно,
В морщинах искажаешь блеск красы,
Всё, что прекрасно, пожираешь жадно,
Ничто не свято для твоей косы.

И всё ж мой стих переживёт столетья,
Так славы стоит, что хочу воспеть я.

Уильям Шекспир