И недвусмысленно приблизившись к трамваю...
И недвусмысленно приблизившись к трамваю...
И недвусмысленно приблизившись к трамваю...
Страницу и огонь, зерно и жернова,
Секиры остриё и усечённый волос —
Бог сохраняет всё, особенно слова
Прощенья и любви, как собственный свой голос.
Среднестатистический мир внутри человеческой головы действительно можно назвать миром страдания. Главная причина заключается в том, что в нашем уме действует «отрицательный закон чайной ложки». Он звучит так — «если к ведру варенья добавить чайную ложку дерьма, получится ведро дерьма». Иными словами, нас гораздо проще сделать несчастными, чем счастливыми.
Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины,
И ослепительно стройна,
Поджав незябнушие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит на дороги.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на её плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюблённой...
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнажённой.
Разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернётся в прежние.
Страдания любви нельзя победить философией — можно только с помощью другой женщины.
Трудно быть последней сукой — вечно кто-то пристраивается сзади!
Никаких объяснений. Они слишком отдают пошлостью. Любовь не терпит объяснений. Ей нужны поступки.
Ах, как всё относительно в мире этом!..
Вот студент огорчённо глядит в окно,
На душе у студента темным-темно:
«Запорол» на экзаменах два предмета...
Ну, а кто-то сказал бы ему сейчас:
— Эх, чудила, вот мне бы твои печали!
Я «хвосты» ликвидировал сотни раз,
Вот столкнись ты с предательством милых глаз —
Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли!
Только третий какой-нибудь человек
Улыбнулся бы: — Молодость... Люди, люди!..
Мне бы ваши печали! Любовь навек...
Всё проходит на свете. Растает снег,
И весна на душе ещё снова будет!
Ну, а если все радости за спиной,
Если возраст подует тоскливой стужей
И сидишь ты беспомощный и седой —
Ничего-то уже не бывает хуже!
А в палате больной, посмотрев вокруг,
Усмехнулся бы горестно: — Ну, сказали!
Возраст, возраст... Простите, мой милый друг,
Мне бы все ваши тяготы и печали!
Вот стоять, опираясь на костыли,
Иль валяться годами (уж вы поверьте),
От веселья и радостей всех вдали, —
Это хуже, наверное, даже смерти!
Только те, кого в мире уж больше нет,
Если б дали им слово сейчас, сказали:
— От каких вы там стонете ваших бед?
Вы же дышите, видите белый свет,
Нам бы все ваши горести и печали!
Есть один только вечный пустой предел...
Вы ж привыкли и попросту позабыли,
Что, какой ни достался бы вам удел,
Если каждый ценил бы всё то, что имел,
Как бы вы превосходно на свете жили!