Самый верный признак истины — простота и ясность...
Самый верный признак истины — простота и ясность. Ложь всегда сложна, вычурна и многословна.
Самый верный признак истины — простота и ясность. Ложь всегда сложна, вычурна и многословна.
Подите прочь — какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; —
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, — полезный труд! —
Но, позабыв своё служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Глуп тот человек, который никогда не меняет своего мнения.
У тебя нет души. Ты — душа. У тебя есть тело.
Улыбнись в моё «окно»,
Иль к шутам меня причисли, —
Не изменишь, всё равно!
«Острых чувств» и «нужных мыслей»
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что всё темно,
Что над миром сны нависли...
— Так теперь заведено. —
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!
Ветер задувает свечу, но раздувает костёр.
Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает её, тот глуп.
Палач не знает роздыха,
Но всё же, чёрт возьми,
Работа-то на воздухе,
Работа-то с людьми...
И мы только в два часа ночи вспомнили, что доктора велят ложиться спать в одиннадцать.
...И, отсидев кровать,
устав от уваженья,
он начал целовать
её на пораженье...
Об этом человеке известно только, что он не сидел в тюрьме, но почему не сидел — неизвестно.
Достойный муж всегда старается быть беспристрастным, не придавать ценности труднодобываемым вещам и не слушать бесплодного учения.
Тот, кто умеет только ненавидеть или только любить — завидно примитивен.
Когда не обладаешь мудростью, остаётся любить мудрость, т. е. быть философом.
Голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне.
Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все тёмные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за лучший из возможных миров.