Кто научился размышлять, тому трудно веровать...
Кто научился размышлять, тому трудно веровать.
Кто научился размышлять, тому трудно веровать.
Коньяк в графине — цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.
Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пёстрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.
К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поёт апостол рачьего стиха
в своём невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.
Страна, эпоха — плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают «три»,
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костёла. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.
И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.
Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредёт, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвётся здесь,
то по-литовски писанный некролог
не превзойдёт наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдёт, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.
Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично — как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
Математику уже за то любить следует, что она ум в порядок приводит.
Вечером вышел на балкон покурить. По карнизу крадётся соседский кот — явно разорить воробьиное гнездо. Я притаился и как заору:
— А ну, брысь отсюда! Что ты тут, сука, делаешь!
С места сорвалась бабка, срывающая какие-то семена с цветов под балконом, паренёк, пьющий пиво на трубе, свалился с неё и бежать, девка, вешающая объявление на подъезде, мгновенно слиняла.
А кот продолжал медленно красться...
Человек, который не может создавать, хочет разрушать.
Каждый принимает конец своего кругозора за конец света.
Глуп тот человек, который никогда не меняет своего мнения.
Негоже уподобляться Нарциссу, склонившись над фотографией; даже воде нельзя доверять; глаза любящего — вот единственно надёжное зеркало.
У кого большая любовь, у того большое испытание.
Во все времена богатство языка и ораторское искусство шли рядом.
Правда всегда немногословна. Ложь — да.
Когда потеряна истинная добродетель, является добродушие; когда потеряно добродушие, является справедливость; когда же потеряна справедливость, является приличие. Правила приличия — это только подобие правды и начало всякого беспорядка.
Бей сороку, бей ворону, руку набьёшь — сокола убьёшь.
Если бы змей был запретным, Адам и его бы съел.
От несоблюдения техники безопасности человек может не только умереть, но и родиться.
Личный эгоизм — родной отец подлости.