Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана...
Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе с красного?
К счастью, для правды есть одна единственная отдушина — то, о чём запрещается говорить всерьёз, можно сказать в шутку.
Не Вам. Не Вам интим мне предлагать.
Мы с Вами разные,
Как суша и вода,
Мы с Вами разные,
Как лучик с тенью.
Вас уверяю — это не беда,
А лучшее приобретенье.
Мы с Вами разные,
Какая благодать!
Прекрасно дополняем
Мы друг друга
Что одинаковость нам может дать?
Лишь ощущенье замкнутого круга.
Деревья, только ради вас,
И ваших глаз прекрасных ради,
Живу я в мире в первый раз,
На вас и вашу прелесть глядя.
Мне часто думается, — Бог
Свою живую краску кистью
Из сердца моего извлёк
И перенёс на ваши листья.
И если мне близка, как вы,
Какая-то на свете личность,
В ней тоже простота травы,
Листвы и выси непривычность.
Нет привязанностей — нет страданий.
Есть и пить нужно столько, чтобы наши силы этим восстанавливались, а не подавлялись.
Любовь замужней женщины — великая вещь. Женатым мужчинам такое и не снилось!
Я всегда испытывал крайнее неудобство, когда пытался посредством речи выразить что-либо. Вот возникает мысль, даже не мысль, а образ некий... даже и не образ, а что-то лёгкое, ясное, и при этом бесконечно многозначное — и как это выразить, какими томами, энциклопедиями, собраниями сочинений!.. У меня просто руки опускаются.
Идут боевые действия на море. Капитан говорит боцману:
— Боцман, торпеда! Увернуться не успеем, иди успокой команду, чтобы не было паники!
Выходит боцман на палубу и говорит матросам:
— Мужики, а ну я сейчас так пёрну, что корабль развалится!
— Врёшь! А ну попробуй!
Боцман пердит. Взрыв, корабль вдребезги. Всплывает боцман и спасает капитана, тот очухался и стонет:
— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие — торпеда мимо прошла!
Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок...
От замкнутых я, что ли, пьян дверей? —
И хочется мычать от всех замков и скрепок.
И переулков лающих чулки,
И улиц перекошенных чуланы —
И прячутся поспешно в уголки
И выбегают из углов угланы...
И в яму, в бородавчатую темь
Скольжу к обледенелой водокачке
И, спотыкаясь, мёртвый воздух ем,
И разлетаются грачи в горячке —
А я за ними ахаю, крича
В какой-то мёрзлый деревянный короб:
— Читателя! советчика! врача!
На лестнице колючей разговора б!
Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бессмертна — а умрёт лишь то, что видит глаз.
Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.
А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придём,
По лестнице метаморфоз свершаем свой подъём.
Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным — тайна тайн в чередованье том!
И вот теперь ты человек, ты знаньем наделён,
Твой облик глина приняла, — о, как непрочен он!
Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землёй, а с горной вышиной.
Сидит орёл на горной вершине, смотрит вдаль и размышляет:
— Что за жизнь? Направо посмотришь — горы. Скучно. Налево посмотришь — горы. Скучно. А в жопу себя клюнешь — больно...
Кому язык послушен, тот часто молчит.