Пусть столько ж лун и солнц сочтём мы вновь...
Пусть столько ж лун и солнц сочтём мы вновь
Скорей, чем в сердце кончится любовь!
Пусть столько ж лун и солнц сочтём мы вновь
Скорей, чем в сердце кончится любовь!
Трусость — самый страшный человеческий порок.
Не станет нас. А миру-хоть бы что!
Исчезнет след. А миру хоть бы что!
Нас не было, а он сиял и будет!
Исчезнем мы... А миру-хоть бы что!
Потому уклоняюсь я теперь от счастья моего и предаю себя всем несчастьям — чтобы испытать и познать себя в последний раз.
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаём, что не могли б вместить
То прошлое в границы нашей жизни,
И нам оно почти что так же чуждо,
Как нашему соседу по квартире,
Что тех, кто умер, мы бы не узнали,
А те, с кем нам разлуку Бог послал,
Прекрасно обошлись без нас — и даже
Всё к лучшему...
Перед весной бывают дни такие:
Под плотным снегом отдыхает луг,
Шумят деревья весело-сухие,
И тёплый ветер нежен и упруг.
И лёгкости своей дивится тело,
И дома своего не узнаёшь,
И песню ту, что прежде надоела,
Как новую, с волнением поёшь.
Трудно найти в тёмной комнате чёрную кошку... особенно, если её там нет!
Юность жаждет того и сего,
Юности нужен весь мир навек,
А зрелости нужен больше всего
Один-единственный человек...
Стройно и тихо проходишь ты по жизненному пути, без слёз и без улыбки, едва оживлённая равнодушным вниманием.
Ты добра и умна... и всё тебе чуждо — и никто тебе не нужен.
Ты прекрасна — и никто не скажет: дорожишь ли ты своей красотою или нет? Ты безучастна сама — и не требуешь участия.
Твой взор глубок — и не задумчив; пусто в этой светлой глубине.
Так, в Елисейских полях — под важные звуки глюковских мелодий — беспечально и безрадостно проходят стройные тени.