Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше...
Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.
Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.
Мода, мода! Кто её рождает?
Как её постигнуть до конца?!
Мода вечно там, где оглупляют,
Где всегда упорно подгоняют
Под стандарт и вкусы, и сердца.
Подгоняют? Для чего? Зачем?
Да затем, без всякого сомнения,
Чтобы многим, если уж не всем,
Вбить в мозги единое мышление.
Ну, а что такое жить по моде?
Быть мальком в какой-нибудь реке
Или, извините, чем-то вроде
Рядовой горошины в мешке.
Трудятся и фильмы, и газеты —
Подгоняй под моды, дурачьё!
Ибо человеки-трафареты,
Будем честно говорить про это, —
Всюду превосходное сырьё!
И ведь вот как странно получается:
Человек при силе и красе
Часто самобытности стесняется,
А стремится быть таким, как все.
Честное же слово — смех и грех:
Но ведь мысли, вкусы и надежды,
От словечек модных до одежды,
Непременно только как у всех!
Всё стандартно, всё, что вам угодно:
Платья, кофты, куртки и штаны
Той же формы, цвета и длины —
Пусть подчас нелепо, лишь бы модно!
И порой неважно человеку,
Что ему идёт, что вовсе нет,
Лишь бы прыгнуть в моду, словно в реку,
Лишь бы свой не обозначить след!
Убеждён: потомки до икоты
Будут хохотать наверняка,
Видя прабабушек на фото
В мини-юбках чуть не до пупка!
— Сдохнуть можно!.. И остро и мило!
А ведь впрямь не деться никуда,
Ибо в моде есть порою сила,
Что весомей всякого стыда.
Впрочем, тряпки жизни не решают.
Это мы ещё переживём.
Тут гораздо худшее бывает,
Ибо кто-то моды насаждает
И во всё духовное кругом.
В юности вам сердце обжигали
Музыка и сотни лучших книг.
А теперь вам говорят: — Отстали!
И понять вам, видимо, едва ли
Модерновой модности язык.
Кто эти «премудрые» гурманы,
Что стремятся всюду поучать?
Кто набил правами их карманы?
И зачем должны мы, как бараны,
Чепуху их всюду повторять?
Давят без малейшего смущения,
Ибо модник бесхребетно слаб
И, забыв про собственное мнение,
Всей душой — потенциальный раб!
К чёрту в мире всяческие моды!
Хватит быть бездарными весь век!
Пусть живёт, исполненный свободы,
Для себя и своего народа
Умный и красивый человек!
Ведь совсем неважно — от чего умрёшь,
Ведь куда важней — для чего родился.
Из всех воров дураки самые опасные: они одновременно крадут у нас и время и настроение.
Россия — овощная страна!
Здесь можно засадить по самые помидоры, дать на орехи редиске, начистить репу двум перцам, дать в тыкву одному хрену и получить по дыне, а вечером сходить в кабачок и сорить там капустой, вернуться домой выжатым лимоном, но утром встать огурцом...
Надо по капле выдавливать из себя раба.
Час работы научит больше, чем день объяснения.
Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, как мне хотелось бы чтоб он был, в качестве средства для моих целей.
В те времена, в стране зубных врачей,
Чьи дочери выписывают вещи
Из Лондона, чьи стиснутые клещи
Вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту,
Развалины почище Парфенона,
Шпион, лазутчик, пятая колонна
Гнилой цивилизации — в быту
Профессор красноречия, — я жил
В колледже, возле главного из Пресных
Озёр, куда из водорослей местных
Был призван для вытягиванья жил.
Всё то, что я писал в те времена,
Сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстёгиваясь, на постель свою.
И ежели я ночью
Отыскивал звезду на потолке,
Она, согласно правилам сгоранья,
Сбегала на подушку по щеке
Быстрей, чем я загадывал желанье.
Бывают странны сны, а наяву страннее.
Для мудреца наставник всяк,
Кто Истину порой глаголет!
Не важно Кто, не важно Как,
А важно, Что из уст исходит!
В одной только истине мудрость.
Голь на выдумки хитра.
Проснулся мужик с бодуна на кладбище рано-рано утром, темно ещё. Идёт по кладбищу, видит могильщик яму роет, ну — думает дай-ка я его напугаю, подходит сзади:
— У-у-у!
Могильщик роет дальше, не обращая никакого внимания. Мужик снова:
— У-гу-гу-у-у-у!!!
У могильщика ноль реакции, копает, не отвлекается. Махнул рукой мужик, пошёл к выходу. У самой калитки догоняет его могильщик, бьёт со всего размаха по башке лопатой и, грозя пальцем, говорит:
— По кладбищу гуляй, а за территорию не выходи!
Я бы отдал весь свой гений и все свои книги за то, чтобы где-нибудь была женщина, которую беспокоила бы мысль, опоздаю я или нет к обеду.
Когда дружба начинает слабеть и охлаждаться, она всегда прибегает к усиленной вежливости.