Тот, кто не читает, не имеет никаких преимуществ перед тем, кто не умеет читать.
О будущем и прошлом не печалься,
Сегодняшнему счастью цену знай!
Многие, накопив богатства, нашли не конец бедам, а другие беды.
Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.
Что значит человек,
Когда его заветные желанья —
Еда да сон? Животное — и всё.
Уважение к чужому мнению, уму — признак своего.
Мне просто жаль вас, недруги мои.
Ведь сколько лет, здоровья не жалея,
Ведёте вы с поэзией моею
Почти осатанелые бои.
Что ж, я вам верю: ревность — штука злая,
Когда она терзает и грызёт,
Ни тёмной ночью спать вам не даёт,
Ни днём работать, душу иссушая.
И вы шипите зло и раздражённо,
И в каждой фразе ненависти груз.
— Проклятье, как и по каким законам
Его стихи читают миллионы
И сколько тысяч знает наизусть!
И в ресторане, хлопнув по второй,
Друг друга вы щекочете спесиво!
— Асадов — чушь. Тут всё несправедливо!
А кто талант — так это мы с тобой!..
Его успех на год, ну пусть на три,
А мода схлынет — мир его забудет.
Да, года три всего, и посмотри,
Такого даже имени не будет!
А чтобы те пророчества сбылись,
И тщетность их отлично понимая,
Вы за меня отчаянно взялись
И кучей дружно в одного впились,
Перевести дыханья не давая.
Орут, бранят, перемывают кости,
И часто непонятно, хоть убей,
Откуда столько зависти и злости
Порой бывает в душах у людей!
Но мчат года: уже не три, не пять,
А песни рвутся в бой и не сгибаются,
Смелей считайте: двадцать, двадцать пять.
А крылья — ввысь, и вам их не сломать,
А молодость живёт и продолжается!
Нескромно? Нет, простите, весь свой век
Я был скромней апрельского рассвета,
Но если бьют порою, как кастетом,
Бьют, не стесняясь, и зимой и летом,
Так может же взорваться человек!
Взорваться и сказать вам: посмотрите,
Ведь в залы же, как прежде, не попасть,
А в залах негде яблоку упасть.
Хотите вы того иль не хотите —
Не мне, а вам от ярости пропасть!
Но я живу не ради славы, нет,
А чтобы сделать жизнь ещё красивей.
Кому-то сил придать в минуты бед,
Влить в чьё-то сердце доброту и свет,
Кого-то сделать чуточку счастливей!
А если вдруг мой голос оборвётся,
О, как вы страстно кинетесь тогда
Со мной ещё отчаянней бороться,
Да вот торжествовать-то не придётся,
Читатель ведь на ложь не поддаётся,
А то и адресует кой-куда...
Со всех концов, и это не секрет,
Как стаи птиц, ко мне несутся строки.
Сто тысяч писем — вот вам мой ответ!
Сто тысяч писем — светлых и высоких!
Не нравится? Вы морщитесь, кося?
Но ведь не я, а вы меня грызёте!
А правду, ничего, переживёте!
Вы — крепкие. И речь ещё не вся.
А сколько в мире быть моим стихам,
Кому судить поэта и солдата?
Пускай не мне, зато уж и не вам!
Есть выше суд и чувствам и словам.
Тот суд — народ. И заявляю вам,
Что вот в него-то я и верю свято!
Ещё я верю (а ведь так и станется),
Что честной песни вам не погасить.
Когда от зла и дыма не останется,
Той песне, ей же богу, не состариться,
А только крепнуть, молодеть и жить!
В истины веры верят не потому, что они разумны, а потому, что их часто повторяют.
У страха глаза велики.
На обиженных воду возят, а на добрых сами катаются.
Люди, как правило, не отдают себе отчёта в том, что в любой момент могут выбросить из своей жизни всё что угодно. В любое время. Мгновенно.
Одной жопы ягодицы!
Один не смогу —
не снесу рояля
(тем более —
несгораемый шкаф).
А если не шкаф,
не рояль,
то я ли
сердце снёс бы, обратно взяв.
Банкиры знают:
«Богаты без края мы.
Карманов не хватит —
кладём в несгораемый».
Любовь
в тебя —
богатством в железо —
запрятал,
хожу
и радуюсь Крезом.
И разве,
если захочется очень,
улыбку возьму,
пол-улыбки
и мельче,
с другими кутя,
протрачу в полночи
рублей пятнадцать лирической мелочи.
Посвятивший себя суете и не посвятивший себя размышлению, забывший цель, цепляющийся за удовольствие завидует самоуглублённому.
