Цензура — это тоже самое, что сказать взрослому мужчине, что он...
Цензура — это тоже самое, что сказать взрослому мужчине, что он не может есть стейк, потому что его не может прожевать младенец.
Цензура — это тоже самое, что сказать взрослому мужчине, что он не может есть стейк, потому что его не может прожевать младенец.

Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
— Прошу вас ещё как-нибудь прийти ко мне отобедать.
— С удовольствием, — ответила Раневская, — хоть сейчас!
Трудно замыслы Бога постичь, старина.
Нет у этого неба ни верха, ни дна.
Сядь в укромном углу и довольствуйся малым:
Лишь бы сцена была хоть немного видна!
Я не умею скрывать свои чувства: когда у меня есть причина для печали, я должен быть печальным и ни на чьи шутки не улыбаться; когда я голоден, я должен есть и никого не дожидаться; когда меня ко сну клонит, должен спать, не заботясь ни о чьих делах; когда мне весело, смеяться — и никогда не подделываться под чьё бы то ни было настроение.
— Я обожаю природу.
— И это после того, что она с тобой сделала?
Умирать от любви — значит жить ею.
Быть самими собой и становиться такими, какими мы можем стать, — вот единственная цель жизни.
Вся военная пропаганда, все крики, ложь и ненависть, исходят всегда от людей, которые на эту войну не пойдут.
Хорошо там, где нас нет.
Любимая, не плачь, найдём тебе мужчину...
Если вы думаете, что лук — это единственный овощ, от которого плачут, значит, вы никогда не получали в лицо дыней.
Такой пустоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой деятельности.
Очень немного требуется, чтобы уничтожить человека: стоит лишь убедить его в том, что дело, которым он занимается, никому не нужно.
Ничто так не выдает человека, как то, над чем он смеётся.
Мы не столько освобождаемся от наших пороков, сколько меняем их на другие.