Добродетель опровергается, если спрашивать: «Зачем?»…
Добродетель опровергается, если спрашивать: «Зачем?»…
Добродетель опровергается, если спрашивать: «Зачем?»…
Есть много вещей, которые мы хотели бы выбросить, но боимся, что другие могут их забрать.
А люди всё роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли,
А те, кто сзади нас, уже едят!»
Для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?
И мы только в два часа ночи вспомнили, что доктора велят ложиться спать в одиннадцать.
Величайший в мире страх — это страх перед мнениями других. В то мгновение, когда ты не боишься толпы, ты больше не овца, ты становишься львом. Великий рёв раздаётся в твоём сердце — рёв свободы.
Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание — есть долг.
Мы приходим к Богу совсем не потому, что рациональное мышление требует бытия Божьего, а потому, что мир упирается в тайну и в ней рациональное мышление кончается.
Чужая душа — потёмки, ну а кошачья — тем более.
Величайшее удовольствие, какое может чувствовать человек, это — доставлять удовольствие своим друзьям.
Кидание понтов, бессмысленных и беспощадных — обычная российская болезнь. Это вызвано не пошлостью нашего национального характера, а сочетанием европейской утончённости и азиатского бесправия, в котором самая суть нашей жизни. Кидая понты, русский житель вовсе не хочет показать, что он лучше тех, перед кем выплясывает. Наоборот. Он кричит — «смотрите, я такой же как вы, я тоже достоин счастья, я не хочу, чтобы вы презирали меня за то, что жизнь была со мной так жестока!» Понять это по-настоящему может лишь сострадание.