Красивых любят чаще и прилежней...
Красивых любят чаще и прилежней,
Весёлых любят меньше, но быстрей,
И молчаливых любят, только реже,
Зато уж если любят, то сильней.
Красивых любят чаще и прилежней,
Весёлых любят меньше, но быстрей,
И молчаливых любят, только реже,
Зато уж если любят, то сильней.
Ни один человек не счастлив, пока он не считает себя счастливым.
Открыли дверь, и в кухню паром
Вкатился воздух со двора,
И всё мгновенно стало старым,
Как в детстве в те же вечера.
Сухая, тихая погода.
На улице, шагах в пяти,
Стоит, стыдясь, зима у входа
И не решается войти.
Зима, и всё опять впервые.
В седые дали ноября
Уходят ветлы, как слепые
Без палки и поводыря.
Во льду река и мёрзлый тальник,
А поперёк, на голый лёд,
Как зеркало на подзеркальник,
Поставлен чёрный небосвод.
Пред ним стоит на перекрёстке,
Который полузанесло,
Берёза со звездой в причёске
И смотрится в его стекло.
Она подозревает втайне,
Что чудесами в решете
Полна зима на даче крайней,
Как у неё на высоте.
Большинство молодых людей до смерти пугаются, если видят, что у женщины в голове есть хоть какие-нибудь мысли.
Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.
Покамест полагали, что холера прилипчива, как чума, до тех пор карантины были зло необходимое. Но коль скоро начали замечать, что холера находится в воздухе, то карантины должны были тотчас быть уничтожены. 16 губерний вдруг не могут быть оцеплены, а карантины, не подкреплённые достаточно цепию, военною силою, — суть только средства к притеснению и причины к общему неудовольствию. Вспомним, что турки предпочитают чуму карантинам. В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существования заразы, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет более беспокоиться о своём продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве.
Ведь хуже горьких мыслей
Отравы нет: неслышно проползают
Они нам в ум, а чуть проникнут в кровь,
Вспыхнут вдруг, как копь горящей серы!
Лишь на небе рассвет займётся еле зримый,
Тяни из чаши сок лозы неоценимой!
Мы знаем: истина в устах людей горька, —
Так, значит, истиной вино считать должны мы.
Жена моего друга для меня не женщина, но если она хорошенькая, то он мне не друг!
Я люблю тебя жизнь! Ну а ты меня снова и снова!
Нет, царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь,
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.
Не подумай, что в бреду
И замучена тоскою
Громко кличу я беду:
Ремесло моё такое.
Я умею научить,
Чтоб нежданное случилось,
Как навеки приручить
Ту, что мельком полюбилась.
Славы хочешь? — у меня
Попроси тогда совета,
Только это — западня,
Где ни радости, ни света.
Ну, теперь иди домой
Да забудь про нашу встречу,
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу.
Благородный муж думает о праведном пути и не думает о пропитании. Он может трудиться в поле — и быть голодным. Он может посвятить себя учению — и принимать щедрые награды. Но благородный муж беспокоится о праведном пути и не беспокоится о бедности.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни.
Жить для того, чтобы умереть, вообще не забавно, но жить, зная, что умрёшь преждевременно, — уж совсем глупо.
Вот лежу я на спине,
Загипсованный, —
Кажный член у мене —
Расфасованный
По отдельности
До исправности, —
Всё будет в цельности
И в сохранности!
Когда совсем падёте духом, приходите ко мне в больницу. Один обход ракового отделения в два счёта лечит от любой хандры.