Когда я вижу сломанные крылья, нет жалости во мне — и неспроста...
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне — и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне — и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Очарование — дело веры, разочарование — возмездие за слепую веру.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колёс, чтобы они ехали.
Всякое небрежение вызывает уход посланного счастья.
Нет ничего тягостнее сознания только что сделанной глупости.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…
Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике, и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.
— Как же это так? — допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. — Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?
— Тут всё очень просто, — ответила та. — Вы ведь учили физику в школе?
— Не помню.
— Ну, хорошо, был в древности такой учёный по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погружённое в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды...
— Не понимаю, — развела руками Фаина Георгиевна.
— Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краёв ванну, что происходит? Вода вытесняется и льётся на пол... Отчего она льётся?
— Оттого, что у меня большая ж*па! — догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.
Меня никогда не отталкивала бедность человека, другое дело, если бедны его душа и помыслы.
Жизнь сама по себе является самой прекрасной сказкой.
Хорошее воспитание — это умение скрывать, как много мы думаем о себе и как мало о других.
Живущий духом — доблестью сияет.
Живущий телом — доблесть убивает.
Ад пуст. Все демоны здесь.
Здравый смысл кажется единственной вещью, которая во всём мире распределена равномерно — никто не хочет его больше, чем у него есть.
Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрёте Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их ещё усложнять.
Я знаю, с места не сдвинуться
Под тяжестью Виевых век.
О, если бы вдруг откинуться
В какой-то семнадцатый век.
С душистою веткой берёзовой
Под Троицу в церкви стоять,
С боярынею Морозовой
Сладимый медок попивать.
А после на дровнях в сумерки
В навозном снегу тонуть...
Какой сумасшедший Суриков
Мой последний напишет путь?
И волки сыты, и овцы целы.