И не могу сказать, что не могу жить без тебя — поскольку я живу...

«Что есть разлука?» «Знаешь, не пойму,
зачем тебе?» «Считай, для картотеки».
«Разлука — это судя по тому,
с кем расстаёшься. Дело в человеке.
Где остаёшься. Можно ль одному
остаться там, подавшись в имяреки?
Коль с близким, — отдаёшь его кому?
Надолго ли?» «А ежели навеки?»
«Тогда стоишь и пялишься во тьму
такую, как опущенные веки

обычно создают тебе для сна.
И вздрагиваешь изредка от горя,
поскольку мрака явственность ясна.
И ни тебе лисичек или моря».
«А ежели за окнами весна?
Весной всё легче». «Спорно это». «Споря,
не забывай, что в окнах — белизна».
«Тогда ты — словно вырванное с поля».
«Земля не кровоточит, как десна».
«Ну, видимо, на то Господня воля…

А что тебе разлука?» «Трепотня…
Ну, за спиной закрывшиеся двери.
И, если это день, сиянье дня».
«А если ночь?» «Смотря по атмосфере.
Ну, может, свет горящего огня.
А нет — скамья, пустующая в сквере».
«Ты расставался с кем-нибудь, храня
воспоминанья?» «Лучше на примере».
«Ну, что ты скажешь, потеряв меня?»
«Вообще-то, я не чувствую потери».

«Не чувствуешь? А всё твоё ныть?
о дружбе?» «Это верно и поныне.
Пока у нас совместное жить?,
нам лучше, видно, вместе по причине
того, что быти…» «Да не на „?“!
Не быти?, а бытие». «Да ты не —
не придирайся… да, небыти?,
когда меня не будет и в помине,
придаст своеобразие равнине».
«Ты, стало быть, молчание моё».

Иосиф Бродский

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речных пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прошумел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в чёрных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твоё вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду,
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу
недопитый стакан лимонада,
и ревёт позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна...

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах...

Неужели не я,
освещённый тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъёмного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось...

По замёрзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетает такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима всё не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы её не найдём, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и, полны темноты,
и, полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою...

Иосиф Бродский

Сначала в бездну свалился стул,
потом — упала кровать,
потом — мой стол. Я его столкнул
сам. Не хочу скрывать.
Потом — учебник «Родная речь»,
фото, где вся моя семья.
Потом четыре стены и печь.
Остались пальто и я.
Прощай, дорогая. Сними кольцо,
выпиши вестник мод.
И можешь плюнуть тому в лицо,
кто место моё займёт.

Иосиф Бродский

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,
ещё одна жизнь. И я эту долю прожил.

Иосиф Бродский

Бежать, бежать через дома и реки.
И всё твердить — мы вместе и навеки,
Останься здесь и на плече повисни,
На миг вдвоём посередине жизни.

И шум ветвей, как будто шорох платья,
И снег летит и тишина в квартире,
И горько мне теперь твоё объятье,
Соединенье в разобщённом мире.

Нет-нет, не плачь, ты всё равно уходишь.
Когда-нибудь ты всё равно находишь
У Петроградских тарахтящих ставней
Цветов побольше у ограды давней.

И только жизнь меж нас легко проходит
И что-то вновь из наших душ уходит,
И шумный век гудит, как пароходик,
И навсегда твою любовь увозит.

Бежит река и ты бежишь вдоль берега,
И быстро сердце устаёт от бега,
И снег кружит у петроградских ставней,
Взмахни рукой — теперь ты всё оставил.

Нет-нет, не плачь, когда других находят,
Пустой рассвет легко в глаза ударит,
Нет-нет, не плачь, что жизнь проходит
И ничего тебе совсем не дарит.

Всего лишь жизнь. Ну вот, отдай и это,
Ты так страдал и так просил ответа,
Спокойно спи. Здесь не разлюбят, не разбудят,
Как хорошо, что ничего взамен не будет.

Иосиф Бродский

Твой Новый год по тёмно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.

Иосиф Бродский

Какое удивительное счастье
Узнать, что ты над прожитым не властен,
Что то и называется судьбою,
Что где-то протянулось за тобою:

Моря и горы — те, что переехал,
Твои друзья, которых ты оставил,
И тёплый день посередине века,
Который твою молодость состарил —

— Всё потому, что чувствуя поспешность,
С которой смерть приходит временами,
Фальшивая и искренняя нежность
Кричит, как жизнь, бегущая за нами.

Иосиф Бродский

Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.

Иосиф Бродский

Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой
От континента в небольшом кругу,
Сооружённым самодельной лампой.

Мы будем в карты воевать с тобой
И слушать, как безумствует прибой,
Покашливая, вздыхая непременно
При слишком сильных дуновеньях ветра.

Я буду стар, а ты — ты молода,
Но выйдет так, как учат пионеры,
Что счёт пойдёт на дни, не на года,
Оставшиеся нам до новой эры.

В Голландии своей, наоборот,
Мы разведём с тобою огород
И будем устриц жарить за порогом
И солнечным питаться осьминогом.

Пускай шумит, над огурцами дождь шумит,
Мы загорим с тобой по-эскимосски.
И с нежностью ты тихо проведёшь
По девственной нетронутой полоске.

Придёт зима, отчаянно крутя
Тростник на нашей кровле деревянной,
И если мы произведём дитя,
То назовём Андреем или Анной.

Мы будем в карты воевать и вот
Нас вместе с козырями отнесёт
Куда-нибудь извилина отлива,
И наш ребёнок будет молчаливо

Смотреть, не понимая ничего,
Как мотылёк колотится о лампу,
Когда настанет время для него
Обратно перебраться через дамбу.

Иосиф Бродский

Жить просто: надо только понимать, что есть люди, которые лучше тебя. Это очень облегчает жизнь.

Иосиф Бродский

Вполголоса — конечно, не во весь —
прощаюсь навсегда с твоим порогом.
Не шелохнётся град, не встрепенётся весь
от голоса приглушённого.
С Богом!
По лестнице, на улицу, во тьму...
Перед тобой — окраины в дыму,
простор болот, вечерняя прохлада.
Я не преграда взору твоему,
словам твоим печальным — не преграда.
И что он — отсюда не видать.
Пучки травы... и лиственниц убранство...
Тебе не в радость, мне не в благодать
безлюдное, доступное пространство.

Иосиф Бродский

Из ваших глаз пустившись в дальний путь,
всё норовлю — воистину вдали! —
увидеть вас, хотя назад взглянуть
мешает закругление земли.

Нет, выпуклость холмов невелика.
Но тут и обрывается пучок,
сбегающий с хрустального станка
от Ариадны, вкравшейся в зрачок.

И, стало быть, вот так-то, вдалеке,
обрывок милый сжав в своей руке,
бреду вперёд. Должно быть, не судьба
нам свидеться — и их соединить,
хотя мой путь, верней, моя тропа
сужается и переходит в нить.

Иосиф Бродский

Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой, гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.

Иосиф Бродский

Хотя жить можно. Что херово —
курить подталкивает бес.
Не знаю, кто там Гончарова,
но сигарета — мой Дантес.

Иосиф Бродский

Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий,
но с каждым днём я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.

Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено, и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломлены, легки и быстротечны.

Иосиф Бродский