Фигурки — ты да я, а небеса — игрок;
И в этом истина, таков наш общий рок.
Вот коврик Бытия; зевак позабавляем,
А отплясал своё, и снова в сундучок.
Все живём в долг и питаемся иллюзиями...
Мы чистыми пришли и осквернились,
Мы радостью цвели и огорчились.
Сердца сожгли слезами, жизнь напрасно
Растратили и под землёю скрылись.
Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали.
Жить — так на воле,
Умирать — так дома.
Всякий в конце концов оказывается предоставленным самому себе.
Мы не знаем, протянется ль жизнь до утра...
Так спешите же сеять вы зёрна добра!
И любовь в тленном мире к друзьям берегите
Каждый миг пуще золота и серебра.
Ага, понятно, дом-то сумасшедший...
Я не переживу XIX столетия. Англичане не вынесут моего дальнейшего присутствия.
То, чего не можешь получить, всегда, кажется лучше того, что имеешь. В этом состоит романтика и идиотизм человеческой жизни.
Одно из прекраснейших утешений, которые предлагает нам жизнь, — то, что человек не может искренне пытаться помочь другому, не помогая самому себе.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
Глядя насмешливо назад.
Не смог предотвратить — возглавь!
Нам говорит согласье струн в концерте,
Что одинокий путь подобен смерти.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль её судить
Должно не наше, а чужое мненье.
Будь с виду бестолков. И вольный хмель веков
Хоть пригоршнями пей, мороча простаков.
Поймёт и бестолочь, тут без толку соваться:
«Что толку толковать тому, кто бестолков!»
Из деревни лучшие люди уходят в город, и потому она падает и будет падать.
В прошлом были те же соль и мыло,
Хлеб, вино и запах тополей;
В прошлом только будущее было
Радужней, надёжней и светлей.
Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.
И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Счастье — это вытеснение страдания и беспокойства.
Отец учил своих сыновей, чтобы они жили в согласии и всегда друг другу помогали и друг друга выручали. Но не слушались его сыновья — вечно ссорились. Велел тогда отец сыновьям принести веник и говорит:
— Сломайте его!
Сколько ни бились сыновья, не смогли сломать. Тогда отец развязал веник и велел сломать по одному пруту. Легко переломали сыновья прутья веника поодиночке. Отец и говорит:
— Так и вы, если в согласии жить будете, никто вас не одолеет; а если будете ссориться и всё поодиночке делать, — вас любой победить и обидеть сможет.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
— Позовите директора, — сказал она, расплатившись.
А когда тот пришёл, предложила ему обняться.
— Что такое? — смутился тот.
— Обнимите меня, — повторила Фаина Георгиевна.
— Но зачем?
— На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Неверно, что с течением времени всякая любовь проходит. Нет, настоящая любовь не проходит, а приходит с течением времени. Не сразу, а постепенно постигаешь радость сближения с любимой женщиной. Это как с хорошим старым вином. Надо к нему привыкнуть, надо долго пить его, чтобы понять его прелесть.
Взгляни на милую, когда своё чело
Она пред зеркалом цветами окружает,
Играет локоном — и верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
