У злой Натальи все люди канальи...
У злой Натальи все люди канальи.
У злой Натальи все люди канальи.
Болезнь принимает здоровые формы.
Современный человек думает, что он теряет время, когда не действует быстро, однако он не знает, что делать с выигранным временем, кроме как убить его.
Подобно тому как все искусства тяготеют к музыке, все науки стремятся к математике.
Я странно читаю, и чтение странно действует на меня. Что-нибудь, давно перечитанное, почитаю вновь и как будто напрягусь новыми силами, вникаю во всё, отчётливо понимаю и сам извлекаю умение создавать.
Кто стремится к высокой цели, уже не должен думать о себе.
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в тёмный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грёз.
И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силён, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решётку как зверка
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
Если беспорядок на столе означает беспорядок в голове, то что же тогда означает пустой стол?
Любовь должна быть такого качества, чтобы она приносила свободу, не новые цепи; любовь даёт тебе крылья и поддерживает в том, чтобы летать как можно выше.
Это проклятие читающих людей. Нас можно соблазнить хорошей историей в самый неподходящий момент.
Ненавидят тех кому больше всего обязаны.
О если бы птицы пели и облака скучали,
и око могло различать, становясь синей,
звонкую трель преследуя, дверь с ключами
и тех, кого больше нету нигде, за ней.
А так — меняются комнаты, кресла, стулья.
И всюду по стенам то в рамке, то так — цветы.
И если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.
О если б прозрачные вещи в густой лазури
умели свою незримость держать в узде
и скопом однажды сгуститься — в звезду, в слезу ли —
в другом конце стратосферы, потом — везде.
Но, видимо, воздух — только сырьё для кружев,
распятых на пяльцах в парке, где пасся царь.
И статуи стынут, хотя на дворе — бесстужев,
казнённый потом декабрист, и настал январь.
Нравственность человека видна в его отношении к слову.