Переводчик должен быть как стекло, такое прозрачное, что его не видно.
Переводчик должен быть как стекло, такое прозрачное, что его не видно.
Переводчик должен быть как стекло, такое прозрачное, что его не видно.
Почти всякое государство видит в своём подданном либо раба, либо — врага.
Если что-то и стоит делать, так только то, что принято считать невозможным.
Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчётные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочерёдно к вечности бегут.
Младенчества новорождённый серп
Стремится к зрелости, и наконец.
Кривых затмений испытав ущерб,
Сдаёт в борьбе свой золотой венец.
Резец годов у жизни на челе
За полосой проводит полосу.
Всё лучшее, что дышит на земле
Ложится под разящую косу.
Но время не сметёт моей строки,
Где ты пребудешь смерти вопреки!
Старый еврей на ипподроме:
— Да разве ж это лошади?! Это бл*ди, а не лошади! Вот у нас в Одессе были бл*ди — вот это были лошади!!!
Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.
Воображение более важно, чем знание.
В жизни нужно добросовестно играть свою роль, но при этом не забывать, что это всего-навсего роль.
Если проблему можно решить, то не стоит о ней беспокоиться, если её решить нельзя, то беспокоиться о ней бесполезно.
На этот раз тебя зовут Татьяна.
— Почему нас все называют Евразией? Евразия — это когда больше Европы, чем Азии. А у нас больше Азии, чем Европы. Поэтому мы не Евразия, мы — Азиопа.
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаём, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко… Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдёт… Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днём идёт в уединенье!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шёпот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
Жизнь начинается там, где заканчивается твоя зона комфорта.
Этот мир лишён смысла, и тот, кто осознал это, обретает свободу.
В том-то и ужас всей жизни, что мы никогда не чувствуем последствия наших поступков.