Всем грешникам страдать и корчиться в огне...
Всем грешникам страдать и корчиться в огне,
Но жадных я припечь советую вдвойне.
Ведь сам пророк сказал: «Коль жаден мусульманин
И щедр христианин, — второй дороже мне!»
Всем грешникам страдать и корчиться в огне,
Но жадных я припечь советую вдвойне.
Ведь сам пророк сказал: «Коль жаден мусульманин
И щедр христианин, — второй дороже мне!»
Они думают, у них всё плохо, потому что у власти Рван Контекс. Эх, бедняги вы, бедняги. Совсем наоборот — это Рван Контекс у власти, потому что у вас всё плохо. А плохо потому, что так было вчера и позавчера, а после понедельника и вторника всегда бывает среда той же недели. Ну ликвидируете вы своего уркагана (вместе с остатками сытой жизни, ибо революции стоят дорого), и что? Не нравится слово «Контекс», так будет у вас какой-нибудь другой Дран Латекс. Какая разница? Вы-то будете те же самые... И потом, вы не в пустоте живёте, а под нами. Обязательно начнётся межкультурный диалог. А наши сомелье в таких случаях за словом в карман не лезут. Они туда лезут за стволом.
Каждый ребёнок в какой-то мере гений, и каждый гений в какой-то мере ребёнок.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Заслушался, мадам, как вы молчите...
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения.
Владеть собой настолько, чтоб уважать других, как самого себя, и поступать с ними так, как мы желаем, чтобы с нами поступали, — вот что можно назвать учением о человеколюбии.
Любовь в сущности, возникает в одиночестве, когда рядом нет её объекта, и направлена она не столько на того или ту, кого любишь, сколько на выстроенный умом образ, слабо связанный с оригиналом.
Будьте внимательны к своим мыслям, они — начало поступков.
И сердце то уже не отзовётся
На голос мой, ликуя и скорбя.
Всё кончено... И песнь моя несётся
В глухую ночь, где больше нет тебя.
Не важно, что было вокруг, и не важно,
о чём там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.
Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, было, что их было трое,
и всё, что творилось, варилось, дарилось
отныне, как минимум, на́ три делилось.
Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться над малым
сверкало звездою — и некуда деться
ей было отныне от взгляда младенца.
Костёр полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.
Я наравне с другими
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
Ещё одно мгновенье,
И я скажу тебе,
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И, словно преступленье,
Меня к тебе влечёт
Искусанный в смятеньи
Вишнёвый нежный рот.
Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И всё, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову.
Все своё ношу с собой.
К молодым людям нельзя относиться свысока. Очень может быть, что, повзрослев, они станут выдающимися мужами. Только тот, кто ничего не достиг, дожив до сорока или пятидесяти лет, не заслуживает уважения.
Заблуждение — незаметное влияние чувственности на рассудок.
Материнское сердце — бесконечное всепрощение.