О душа! Ты меня превратила в слугу...
О душа! Ты меня превратила в слугу.
Я твой гнёт ощущаю на каждом шагу.
Для чего я родился на свет, если в мире
Всё равно ничего изменить не могу?
О душа! Ты меня превратила в слугу.
Я твой гнёт ощущаю на каждом шагу.
Для чего я родился на свет, если в мире
Всё равно ничего изменить не могу?
Ловит волк, да ловят и волка.
Весь мир — театр.
В нём женщины, мужчины — все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берёг, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытьё:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
Всё меньше любится,
всё меньше дерзается,
и лоб мой
время
с разбега крушит.
Приходит
страшнейшая из амортизаций —
амортизация
сердца и души.
Все вещи происходят из необходимости: в природе нет ни добра, ни зла.
Роскошь — это не вызов бедности, это вызов вульгарности.
Сначала нужно быть честным, а уж потом — благородным.
Многих женщин в парчу, жемчуга одевал,
Но не мог я найти среди них идеал.
Я спросил мудреца: — Что же есть совершенство?
— Та, что рядом с тобою! — Он мне сказал.
Чувство мести — чувство раба. Чувство вины — чувство господина.
Люди в целом неискренни в сексуальных вопросах. Они не демонстрируют открыто свою сексуальность, а прячут её, надевая на себя плотное пальто, сшитое из материи под названием «ложь», как будто в мире сексуальных отношений стоит плохая погода.
Проси в молитве не лёгкой ноши, а крепких плеч.
Раневская стояла в своей грим-уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошёл директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашено замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила: «Вас не шокирует, что я курю?»
Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить.
Свободен только тот, кому никто и ничто не может помешать сделать то, что он хочет. Такое дело есть только одно: любить.
В жизненной коллизии любой
Жалостью не суживая веки,
Трудно, наблюдая за собой,
Думать хорошо о человеке.
Ценность идеала в том, что он удаляется, по мере того как мы приближаемся к нему.