Двое лежат в постели после секса. Он курит...
Двое лежат в постели после секса. Он курит, она мечтательно спрашивает:
— Слушай, а может поженимся?..
Он, выдыхая дым в потолок:
— Ой, да кому мы нужны!..
Двое лежат в постели после секса. Он курит, она мечтательно спрашивает:
— Слушай, а может поженимся?..
Он, выдыхая дым в потолок:
— Ой, да кому мы нужны!..
Её глаза на звёзды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокой вьётся прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щёк.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдёшь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И всё ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
Верно определяйте слова, и вы освободите мир от половины недоразумений.
Худо тому, кто добра не делает никому.
Любовь замужней женщины — великая вещь. Женатым мужчинам такое и не снилось!
Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному.
Если мы не прикончим войны, война прикончит нас.
Весь мир — театр.
В нём женщины, мужчины — все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берёг, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытьё:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
Степень близости людей определяется уютностью молчания.
Два молчания не могут оставаться двумя... они становятся одним.
Грустно-грустно и чуть устало
Ты ушла в закатную тьму.
И на все мои: «Почему?»
Ни словечка мне не сказала.
Только ветер шепнул морозно:
— Не ищи в ней причину зла!
Если б ты пожелал серьёзно,
Нет, ни как-нибудь, а серьёзно
Никуда б она не ушла.
Худой мир лучше доброй ссоры.