Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся...
Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем.
Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем.
Нет никаких «вторых половинок». Есть просто отрезки времени, в которые нам с кем-то хорошо. Три минуты. Два дня. Пять лет. Вся жизнь.
Последняя соломинка ломает хребет верблюду.
Смысла нет постоянно себя утруждать,
Что бы здесь, на Земле, заслужить благодать,
Что тебе предназначено, то и получишь,
И не больше, ни меньше. И нечего ждать.
Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай.
Любовь следует измерять не так, как измеряют её молодые, то есть по силе страсти, но по её верности и прочности.
Есть в близости людей заветная черта,
Её не перейти влюблённости и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвётся от любви на части.
Я странно читаю, и чтение странно действует на меня. Что-нибудь, давно перечитанное, почитаю вновь и как будто напрягусь новыми силами, вникаю во всё, отчётливо понимаю и сам извлекаю умение создавать.
Судьба ведёт послушных и тащит непокорных.
Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло.
Нет, я не против, только не согласна...
Где слабеет дружба, там усиливается церемонная вежливость.
Знай, в каждом атоме тут, на земле таится
Дышавший некогда кумир прекраснолицый.
Снимай же бережно пылинку с милых кос:
Прелестных локонов она была частицей.
Жизнь — это затяжной прыжок из пи*ды в могилу.
Рина Зелёная рассказывала:
— В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который всё время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не солёные, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, помню, были яйца!»
— А вы не путаете её с папочкой? — осведомилась Раневская.
Есть время работать, и есть время любить. Никакого другого времени не остаётся.