До меня философы заняты были учением о свободе воли...
До меня философы заняты были учением о свободе воли; я же учу о всемогуществе воли.
До меня философы заняты были учением о свободе воли; я же учу о всемогуществе воли.
Женщина есть опьяняющий продукт, который до сих пор ещё не догадались обложить акцизным сбором.
Нет у мира начала, конца ему нет,
Мы уйдём навсегда — ни имён, ни примет.
Этот мир был до нас, и вовеки прибудет,
После нас простоит ещё тысячу лет.
Дело мастера боится.
Мы проживаем хорошие дни, не замечая их; лишь когда наступают тяжёлые времена, мы жаждем вернуть их. Мы пропускаем с кислым лицом тысячи весёлых, приятных часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом в дни горя, с тщетной грустью вздыхать по ним.
Под сильными страстями часто скрывается лишь слабая воля.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.
Сам съешь! — Заметил ли ты, что все наши журнальные антикритики основаны на Сам съешь? Булгарин говорит Фёдорову: ты лжёшь, Фёдоров говорит Булгарину: сам ты лжёшь. Пинский говорит Полевому: ты невежда, Полевой возражает Пинскому: ты сам невежда, один кричит: ты крадёшь! другой: сам ты крадёшь! — и все правы.
Страдания любви нельзя победить философией — можно только с помощью другой женщины.
Не надобно иного образца,
Когда в глазах пример отца.
Сделай жизнь вокруг себя красивой. И пусть каждый человек почувствует, что встреча с тобой — это дар.
Ужиться можно с кем угодно, если живёшь порознь.
Создавай проблемы для себя, если это в твоём характере, но не надо их создавать для окружающих.
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой.
Теперь перед финишем понимаю ясно, что всё пустое.
Нужна только доброта и сострадание.
Я же говорил: или я буду жить хорошо, или мои произведения станут бессмертными. И жизнь опять повернулась в сторону произведений.