Льстят тем, кого боятся...

Как теперь мы удивляемся жестокостям, какими отличались христианские мучители, так и со временем будут удивляться лжи, с какою теперь борются со злом, служа лицемерно тому же злу; например, говорят о свободе, широко пользуясь услугами рабов.

Антон Чехов

Везувия боятся, но ведь живут же возле него!

Антон Чехов

Наше раскаяние — это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.

Франсуа де Ларошфуко

За очи горда, а в очи раба.

Пословица

Храбрость есть не столько отсутствие страха, сколько победа над страхом.

Николай Бердяев

Выходит так, как будто чем богаче язык, тем выше культура. А по-моему, наоборот: чем выше культура, тем богаче язык. Количество слов и их сочетаний находится в самой прямой зависимости от суммы впечатлений и представлений: без последних не может быть ни понятий, ни определений, а стало быть, и поводов к обогащению языка.

Антон Чехов

Говорят: в конце концов правда восторжествует, но это не правда.

Антон Чехов

Против меня был целый мир — и я один. Теперь мы вдвоём, и мне ничего не страшно.

Михаил Булгаков

Ничто так не усыпляет и не опьяняет, как деньги; когда их много, то мир кажется лучше, чем он есть.

Антон Чехов

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Ещё страшнее путь тоски...

Анна Ахматова

— Ты никогда ничего не боишься.
— Я уже ничего не боюсь. Это не одно и то же.

Эрих Мария Ремарк

В семейной жизни главное — терпение. Любовь продолжаться долго не может.

Антон Чехов

Женщины мечтают иметь узкую ступню, но жить на широкую ногу.

Антон Чехов

В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.

Антон Чехов

Было жёстко и кисло, но, как сказал Пушкин, «тьмы истин нам дороже нас возвышающий обман». Я видел счастливого человека, заветная мечта которого осуществилась так очевидно, который достиг цели в жизни, получил то, что хотел, который был доволен своею судьбой, самим собой. К моим мыслям о человеческом счастье всегда почему-то примешивалось что-то грустное, теперь же, при виде счастливого человека, мною овладело тяжёлое чувство, близкое к отчаянию. Я соображал: как, в сущности, много довольных, счастливых людей! Какая это подавляющая сила! Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, враньё… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок, днём едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников, но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то выпито, столько-то погибло … И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут своё бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз. Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясётся беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живёт себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, — и всё обстоит благополучно.

Антон Чехов