Писательский зуд неизлечим...
Писательский зуд неизлечим.
Писательский зуд неизлечим.
Если вы не будете самим собой, вы никогда не узнаете, кто вы есть.
Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.
Всюду, где можно жить, можно жить хорошо.
Считается, человек умер, когда сердце остановилось. Принято так считать. Хотя не всё в организме перестаёт работать — волосы, например, растут ещё годами. Но, возможно, по-настоящему смерть наступает раньше, когда мозг костенеет, не в силах больше ухватить, переварить что-нибудь новое.
Любовь нельзя доказать. Её можно только испытывать.
Женщина, мужайся, ничего,
Это жизнь, бывало ведь и хуже...
Мне вот, скажем, было каково —
Одному любить тебя, без мужа...
Найдётся ли такой человек, который, бросая дротик целый день напролёт, не попадёт хоть разок в цель?
Без любви человечество не могло бы просуществовать ни дня.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Довольствующийся самим собой — богач.
Дурацкий колпак мозгов не портит.
Каждый народ живёт до тех пор, пока не истощилось в нём благородство. Благородство это — не громкое, не в речах, не в битвах. А молчаливое, про себя, ни в чём не выраженное, косноязычное. Потому-то, добрый мой читатель, вот что тебе надо сохранять. При этом благородстве ты не только себя сохраняешь, а сохраняешь всё своё отечество. Как, почему: я не знаю. Но чувствую, что Бог покидает ту страну, народ, в котором уже ни одного благородного человека более не осталось. Тогда «приходят враги и истребляют его». Но этих врагов «допустил Бог».
Близким друзьям, которые её посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.
— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.
— Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.
— И где же здесь море?
— Оно уже позади.
— А где евреи?
— Они уже перешли через море.
— Где же тогда египтяне?
— А вот они-то скоро появятся! Ждите!
А море не волнует наша близость...