Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял...
Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.
Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.
Творить — значит жить дважды.
Выходит так, как будто чем богаче язык, тем выше культура. А по-моему, наоборот: чем выше культура, тем богаче язык. Количество слов и их сочетаний находится в самой прямой зависимости от суммы впечатлений и представлений: без последних не может быть ни понятий, ни определений, а стало быть, и поводов к обогащению языка.
Ребячество — плакать от боязни того, что неизбежно.
Нас мало — юных, окрылённых,
не задохнувшихся в пыли,
ещё простых, ещё влюблённых
в улыбку детскую земли.
Мы только шорох в старых парках,
мы только птицы, мы живём
в очарованье пятен ярких,
в чередованьи звуковом.
Мы только мутный цвет миндальный,
мы только первопутный снег,
оттенок тонкий, отзвук дальний,—
но мы пришли в зловещий век.
Навис он, грубый и огромный,
но что нам гром его тревог?
Мы целомудренно бездомны,
и с нами звёзды, ветер, Бог.
Всякое препятствие любви только усиливает её.
Кто честность и премудрость обретает,
Тот, право же, вовек не пропадёт.
Ведь честность выполняет обещанье,
А мудрость... никогда их не даёт!
Давайте жить, пока мы живы.
Мужчины от природы равнодушны друг к другу, а женщины от природы враги.
Предосторожность проста, а раскаяние многосложно.
Какое нам в сущности дело,
Что всё превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придётся тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.
Больше доблести в том, чтобы словами убивать войны, чем железом — людей.
Мы иногда не имеем тех, кого хотим. Поэтому надо научиться хотеть тех, кого имеем.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Нет роз без шипов. Но много шипов без роз.