Если ты один, это ещё не значит, что ты псих...
Если ты один, это ещё не значит, что ты псих.
Если ты один, это ещё не значит, что ты псих.
Никогда не подходите к человеку, думая, что в нём больше дурного, чем хорошего.
Если мы не осознаём, что происходит у нас внутри, то извне нам кажется, что это судьба.
Самое главное украшение человека — чистая совесть.
Брак — единственная война, во время которой вы спите с врагом.
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речных пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прошумел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в чёрных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твоё вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду,
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу
недопитый стакан лимонада,
и ревёт позади дорогая труба комбината.
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна...
Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах...
Неужели не я,
освещённый тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъёмного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось...
По замёрзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетает такси, и осины глядят в поднебесье.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима всё не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
мы её не найдём, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и, полны темноты,
и, полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою...
Жена звонит мужу:
— Привет!
— Да.
— Надо говорить «привет», а не «да». Ты дома?
— Привет.
Врач видит человека во всей его слабости, юрист — во всей его подлости, теолог — во всей его глупости.
Почти все порядочные женщины — это спрятанные сокровища, которых никто не нашёл только потому, что никто не искал.
В судьбе мужчин любовь не основное.
Для женщины любовь и жизнь — одно.
Самый непобедимый человек — это тот, кому не страшно быть глупым.
Чацкий
Лицом и голосом герой...
Софья
Не моего романа.
Дружба между мужчиной и женщиной возможна... при определённой доле физического отвращения.
Ни один человек не может быть героем для своего лакея. Не потому, что герой — не герой, а потому что лакей — только лакей.
И, чудо! из померкших глаз
Слеза тяжёлая катится...
Поныне возле кельи той
Насквозь прожжённый виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..
Поскольку хлеб наш Небом предопределён,
Не станет меньше он, не станет больше он.
Ты не печалься, друг, о том, что не досталось, —
Сумей отринуть то, чем ты обременён.