Не было ещё ни одного великого ума без примеси безумства...
Не было ещё ни одного великого ума без примеси безумства.
Не было ещё ни одного великого ума без примеси безумства.
У Раневской спросили: что для неё самое трудное?
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.
— И что же это?
— Встаю с постели.
Кто счастлив сам, другим зла не желает.
Страсть не считается с правилами игры. Она-то, уж во всяком случае, свободна от нерешительности и самолюбия; от благородства, нравов, предрассудков, ханжества, приличий; от лицемерия и мудрствований; от страха за свой карман и за положение в мире здешнем и загробном.
Недаром, старинные художники изображали её в виде стрелы или ветра! Не будь она такой же бурной и молниеносной, — Земля давно бы уже носилась в пространстве опустошения. Она бы была свободна для сдачи в наём.
В жизни мужчины наступает — как и в жизни женщины — пора, когда более всего дорожишь отношениями тихими и прочными.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Если мы хотим достичь настоящего мира во всём мире, то начинать надо с детей.
Быть опровергнутым — этого опасаться нечего; опасаться следует другого — быть непонятым.
Мы редко думаем о том, что имеем, но всегда беспокоимся о том, чего у нас нет.
Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали.
Всё человечество давно хронически больно,
И всю историю оно болеть обречено.