Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета...
Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:
— Потому что белый цвет полнит.
Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:
— Потому что белый цвет полнит.
Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?
Я могу устоять против всего, кроме соблазна.
Она хотела, чтобы я понял. И я понял. Только не то, что она хотела.
Как славно вечером в избе,
запутавшись в своей судьбе,
отбросить мысли о себе
и, притворясь, что спишь,
забыть о мире сволочном
и слушать в сумраке ночном,
как в позвоночнике печном
разбушевалась мышь.
Как славно вечером собрать
листки в случайную тетрадь
и знать, что некому соврать:
«низвергнут!», «вознесён!».
Столпотворению причин
и содержательных мужчин
предпочитая треск лучин
и мышеловки сон.
С весны не топлено, и мне
в заплесневелой тишине
быстрей закутаться в кашне,
чем сердце обнажить.
Ни своенравный педагог,
ни группа ангелов, ни Бог,
перешагнув через порог
нас не научат жить.
Да будет тело твоё в движении, ум твой — в покое, а душа прозрачна, как горное озеро.
Я никогда не думаю о будущем. Оно наступает достаточно быстро.
Щедрый человек — это тот, кто даёт подходящему человеку подходящую вещь в подходящее время.
От зол удаляет смерть, а не от благ.
Я бы нашёл много, что тебе сказать в извинение моей несостоятельности, но это по почте писать вещь излишняя.
Кто девушку ужинает, тот её и танцует.
Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого, —
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.
Из глаз, не знавших слёз, я слёзы лью
О тех, кого во тьме таит могила,
Ищу любовь погибшую мою
И всё, что в жизни мне казалось мило.
Веду я счёт потерянному мной
И ужасаюсь вновь потере каждой,
И вновь плачу я дорогой ценой
За то, за что платил уже однажды!
Но прошлое я нахожу в тебе
И всё готов простить своей судьбе.
Не плачь, не плачь, моё дитя,
Не стоит он безумной муки.
Верь, он ласкал тебя, шутя,
Верь, он любил тебя от скуки!
Иной и не ведает, как он богат, покуда не узнает, какие богатые люди всё ещё обворовывают его.
Наука в конечном счёте — исследование чуда, коего мы не в силах объяснить, а искусство — толкование этого чуда.
Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга.