Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую...
Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от неё засоряется.
Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от неё засоряется.
Тот, кто однажды преодолел страх, свободен от него до конца своих дней.
По совести скажи: кого ты любишь?
Ты знаешь, любят многие тебя.
Но так беспечно молодость ты губишь,
Что ясно всем — живёшь ты, не любя.
Мягкое и слабое побеждает твёрдое и сильное.
Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.
Самое большое наказание для лжеца, не то, что ему не верят, а то, что он не может верить другим.
Умный человек удаляется за минуту до того, когда он был бы лишним.
Какая странная судьба, что мы всего более грешим именно тогда, когда слишком благодетельствуем другим.
День кончился. И с точки зренья дня
всё было вправду кончено.
Мне нравится видеть женские прелести, но я не хочу, чтобы мне их демонстрировали.
Всё течёт, всё из меня(ется).
Мне стало страшно жизнь отжить —
И с дерева, как лист, отпрянуть,
И ничего не полюбить,
И безымянным камнем кануть;
И в пустоте, как на кресте,
Живую душу распиная,
Как Моисей на высоте,
Исчезнуть в облаке Синая.
И я слежу — со всем живым
Меня связующие нити,
И бытия узорный дым
На мраморной сличаю плите;
И содроганья тёплых птиц
Улавливаю через сети,
И с истлевающих страниц
Притягиваю прах столетий.
Когда мне говорят о художественном и антихудожественном, о том, что сценично или не сценично, о тенденции, реализме и т. п., я теряюсь, нерешительно поддакиваю и отвечаю банальными полуистинами, которые не стоят и гроша медного. Все произведения я делю на два сорта: те, которые мне нравятся, и те, которые мне не нравятся. Другого критериума у меня нет, а если Вы спросите, почему мне нравится Шекспир и не нравится Златовратский, то я не сумею ответить. Быть может, со временем, когда поумнею, я приобрету критерий, но пока все разговоры о «художественности» меня только утомляют и кажутся мне продолжением всё тех же схоластических бесед, которыми люди утомляли себя в средние века.
Все самые тяжёлые раны мы наносим друг другу языком.
На свете нет ужаснее напасти,
Чем идиот, дорвавшийся до власти.