Идеалист — человек, верующий не только в идеалы, но и в то, что...
Идеалист — человек, верующий не только в идеалы, но и в то, что другие тоже в них верят.
Идеалист — человек, верующий не только в идеалы, но и в то, что другие тоже в них верят.
Ногами человек должен врасти в землю своей родины, но глаза его пусть обозревают весь мир.
Для истины достаточный триумф, когда её принимают немногие, но достойные: быть угодной всем — не её удел.
Я живу, как другие танцуют: до упоения — до головокружения — до тошноты!
Человек — это то, что мы о нём помним. Его жизнь в конечном счёте сводится к пёстрому узору чьих-то воспоминаний. С его смертью узор выцветает, и остаются разрозненные фрагменты. Осколки или, если угодно, фотоснимки. И на них его невыносимый смех, его невыносимые улыбки. Невыносимые, потому что они одномерны. Мне ли этого не знать, — ведь я сын фотографа. И я могу зайти ещё дальше, допустив связь между фотографированием и сочинением стихов, поскольку снимки и тексты видятся мне чёрно-белыми. И поскольку сочинение и есть фиксирование. И всё же можно притвориться, что восприятие заходит дальше обратной, белой стороны снимка. А ещё, когда понимаешь, до какой степени чужая жизнь — заложница твоей памяти, хочется отпрянуть от оскаленной пасти прошедшего времени.
Болезни отчаянные излечивают и средства только отчаянные.
Ходьба и движение способствуют игре мозга и работе мысли.
Если человек долго поднимался по чужой лестнице, то, прежде чем найти свою, ему нужно спуститься.
Нет лучшего утешения в старости, чем сознание того, что удалось всю силу молодости воплотить в творения, которые не стареют.
У всякого безумия есть своя логика.
Не вздумай дать им ухватиться за твой плач, они из него себе улыбок нашьют.
Главное, ребята, перцем не стареть!
Радость в жизни — то же самое, что масло в лампе. Как только масла становится мало, сжигается фитиль и, сжигаясь, перестаёт светить и только дымит чёрным, вонючим дымом.
Это проклятие читающих людей. Нас можно соблазнить хорошей историей в самый неподходящий момент.