Если мы не прикончим войны, война прикончит нас...
Если мы не прикончим войны, война прикончит нас.
Если мы не прикончим войны, война прикончит нас.
Музыка глушит печаль.
Работа — лучшее лекарство от всех бед.
Надо покорять умом то, что нельзя одолеть силой.
Жизнь длится лишь мгновение; сама по себе она — ничто; ценность её зависит от сделанного. Только добро, творимое человеком, остаётся, и благодаря ему жизнь чего-нибудь стоит.
А у индейцев все девки красные!
Кому кто служит — мудрый, назови:
Любовь ли счастью, счастье ли любви?
Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
И в чтеньи прок-то не велик:
Ей сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.
Чем строже и безжалостнее ты осудишь себя, тем справедливее и снисходительнее будешь судить других.
Один человек солгал, а сто человек выдают эту ложь за истину.
Жить — это значит: постоянно отбрасывать от себя то, что хочет умереть; жить — это значит: быть жестоким и беспощадным ко всему, что становится слабым и старым в нас, и не только в нас.
Для меня вообще нет понятий добра и зла. У меня есть исключительно понятия красиво–некрасиво и правильно–неправильно. Причём именно для меня и в данный момент. У меня существует на подобные вопросы бесчисленное количество одновременных ответов, которые, каждый сам по себе, тоже бессмысленны. Дело в том, что человек смертен... Осьминог, например, по идее самое умное существо на земле, ибо самое обучаемое за определённый период времени, быстрее человека во много раз. Но он очень мало живёт! Понимаете? Кроме того, мир представляет собой глобальную взаимосвязанную систему одновременно существующих немыслимых объектов. Для примера, попробуйте осмыслить существование хищной лошади, лазающей по деревьям, вооружённой когтями и зубами, в переходный период между мезозоем и кайнозоем. Ваши вопросы не ко мне, а в сияющую пустоту. В пульсирующую самоизменяющуюся радугу, которая существует по своим законам и желаниям, а может, и не только по своим. У меня, собственно, про это большинство стихов и песен, если вообще не все.
Если человек говорит, что он ничего не понимает в людях, значит, он что-то начал в них понимать.
Я живу, как другие танцуют: до упоения — до головокружения — до тошноты!
Она вошла, совсем седая,
Устало села у огня,
И вдруг сказала: «Я не знаю,
За что ты мучаешь меня.
Ведь я же молода, красива,
И жить хочу, хочу любить.
А ты меня смиряешь силой
И избиваешь до крови.
Велишь молчать? И я молчу,
Велишь мне жить, любовь гоня?
Я больше не могу, устала.
За что ты мучаешь меня?
Ведь ты же любишь, любишь, любишь,
Любовью сердце занозя,
Нельзя судить, любовь не судят.
Нельзя? Оставь свои «нельзя».
Отбрось своих запретов кучу,
Сейчас, хоть в шутку согреши:
Себя бессонницей не мучай,
Сходи с ума, стихи пиши.
Или в любви признайся, что ли,
А если чувство не в чести,
Ты отпусти меня на волю,
Не убивай, а отпусти».
И женщина, почти рыдая,
Седые пряди уроня,
Твердила: «Я не знаю,
За что ты мучаешь меня».
Он онемел. В привычный сумрак
Вдруг эта буря ворвалась.
Врасплох, и некогда подумать:
«Простите, я не знаю Вас.
Не я надел на Вас оковы»
И вдруг спросил, едва дыша:
«Как Вас зовут? Скажите, кто Вы?»
Она в ответ: «Твоя Душа».
Как много мы знаем и как мало мы понимаем.