Мудрый боится и удаляется от зла, а глупый раздражителен и самонадеян...
Мудрый боится и удаляется от зла, а глупый раздражителен и самонадеян.
Мудрый боится и удаляется от зла, а глупый раздражителен и самонадеян.
То, что не начато сегодня — не закончить завтра.
Письмо развивает искусство владения словом.
Семья с детьми приходит в ресторан. Поели, отец расплачивается, а мать говорит официанту:
— Вы не против, если мы соберём со стола остатки и отнесём их домой собаке?
Официант:
— Да, конечно, пожалуйста!
Дети, радостно, хором:
— Ура! Нам купят собаку!!!
Уклонение от похвалы — это просьба повторить её.
Кто к минувшему глух
и к грядущему прост,
устремляет свой слух
в преждевременный рост.
Как земля, как вода
под небесною мглой,
в каждом чувстве всегда
сила жизни с иглой.
И невольным объят
страхом, вздрогнет, как мышь,
тот, в кого ты свой взгляд устремишь,
из угла устремишь.
Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты.
В этом доме ночном,
где скрывает окно,
словно скатерть с пятном,
темноты полотно.
Ставь на скатерть стакан,
чтоб он вдруг не упал,
чтоб сквозь стол-истукан,
словно соль проступал,
незаметный в окне,
ослепительный путь —
будто льётся вино
и вздымается грудь.
Ветер, ветер пришёл,
шелестит у окна,
укрывается стол
за квадрат полотна,
и трепещут цветы
у него позади,
на краю темноты,
словно сердце в груди.
И чернильная тьма
наступает опять,
как движенье ума
отметается вспять,
и сиянье звезды
на латуни осей
глушит звуки езды
на дистанции всей.
Поделись улыбкою своей, и её тебе не раз ещё припомнят...
Бог христиан — это отец, который чрезвычайно дорожит своими яблоками и очень мало — своими детьми.
Истина — поэтичнее всего, что есть на свете…
Человек о многом говорит интересно, но с аппетитом — только о себе.
Падать — часть жизни, подниматься на ноги — её проживание. Быть живым — это подарок, а быть счастливым — это ваш выбор.
Не слишком известный пейзаж, улучшенный наводнением.
Видны только кроны деревьев, шпили и купола.
Хочется что-то сказать, захлёбываясь, с волнением,
но из множества слов уцелело одно «была».
Так отражаются к старости в зеркале бровь и лысина,
но никакого лица, не говоря — муде.
Повсюду сплошное размытое устно-письменно,
сверху — рваное облако и ты стоишь в воде.
Скорей всего, место действия — где-то в сырой Голландии,
ещё до внедренья плотины, кружев, имён де Фриз
или ван Дайк. Либо — в Азии, в тропиках, где заладили
дожди, разрыхляя почву; но ты не рис.
Ясно, что долго накапливалось — в день или в год по капле, чьи
пресные качества грезят о новых солёных га.
И впору поднять перископом ребёнка на плечи,
чтоб разглядеть, как дымят вдали корабли врага.
Как прожить следующий день, я даже не знаю, потому что мы никогда не строим никаких планов, никогда не думаем, как мы будем играть там или как поступить так, чтобы получилось так-то. Просто мы вот живём и живём.
Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину.
Ты можешь сделать гораздо больше и действовать гораздо лучше. Ты допускаешь только одну-единственную ошибку — ты думаешь, что в твоём распоряжении уйма времени.