Трудность придает вещам цену...
Трудность придает вещам цену.
Трудность придает вещам цену.
Лиха беда начало.
Близкого человека только тогда и поймёшь вполне, когда с ним расстанешься.
Рождаясь только в юных, он меж ними
Скитается, скрываем и любим;
В России дух свободы анонимен
И только потому неистребим.
Кто запрягает своего Пегаса в ярмо и погоняет свою Музу кнутом, того ждёт такое же возмездие, как и того, кто нёс принудительную службу Венере.
Житейское правило, что дети должны уважать родителей, а родители должны любить детей, нужно читать наоборот: родители именно должны уважать детей, — уважать их своеобразный мирок и их пылкую, готовую оскорбиться каждую минуту, натуру; а дети должны только любить родителей, — и уже непременно они будут любить их, раз почувствуют это уважение к себе.
Самый бесчеловечный акт, который может совершить человек — превратить кого-либо в вещь.
То, что мы говорим, ничто, по сравнению с тем, что мы чувствуем.
Возможно, Бог хочет, чтобы мы встречали не тех людей до того, как встретим того единственного человека. Чтобы, когда это случится, мы были благодарны.
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят.
Или просто — рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч —
Ты, окно в ночи!
Может — сотни свеч,
Может — три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моём дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнём!
Только расширенным сознанием можно воспринимать и человеческую боль, и человеческую радость.
Если у тебя хватит смелости, чтобы сказать «прощай», жизнь наградит тебя новым «привет».
Любовь, по-моему, вещь страшноватая. Всё настоящее страшновато.
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят!»
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И утром, расставаясь обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено — и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...
Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...
Вот так и вьётся эта канитель —
Легко встречаются, без боли расстаются...
Всё потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
И мало тех, с кем хочется проснуться.
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И жизнь плетёт нас, словно канитель,
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.
Мы мечемся: работа... быт... дела...
Кто хочет слышать — всё же должен слушать,
А на бегу — заметишь лишь тела,
Остановитесь... чтоб увидеть душу.
Мы выбираем сердцем — по уму,
Порой боимся на улыбку — улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться...
Браки без любви ужасны. Однако есть нечто худшее, чем браки, в которых абсолютно нет любви, — браки, в которых любовь есть, но только с одной стороны; вера есть, но только с одной стороны; преданность есть, но только с одной стороны; и в которых одно из сердец обязательно будет разбито.