Слово подобно выпущенной стреле. И никогда ещё стрела обратно...
Слово подобно выпущенной стреле. И никогда ещё стрела обратно не возвращалась.
Слово подобно выпущенной стреле. И никогда ещё стрела обратно не возвращалась.
Твоё чудесное произношенье —
Горячий посвист хищных птиц;
Скажу ль: живое впечатленье
Каких-то шёлковых зарниц.
«Что» — голова отяжелела.
«Цо» — это я тебя зову!
И далеко прошелестело:
Я тоже на земле живу.
Пусть говорят: любовь крылата, —
Смерть окрыленнее стократ.
Ещё душа борьбой объята,
А наши губы к ней летят.
И столько воздуха и шёлка,
И ветра в шёпоте твоём,
И, как слепые, ночью долгой
Мы смесь бессолнечную пьём.
Чем совершенней создан природой человек, тем неизбежнее, тем полнее он одинок.
Течёт апрель, водой звеня,
Мир залит воздухом и светом;
Мой дом печален без меня,
И мне приятно знать об этом.
Я скажу это начерно, шёпотом,
Потому, что ещё не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчётного неба игра.
И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небохранилище —
Раздвижной и прижизненный дом.
Высшая мудрость — различать добро и зло.
Вы дороги мне лишь как Впечатленье...
Нет, царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь,
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.
Не подумай, что в бреду
И замучена тоскою
Громко кличу я беду:
Ремесло моё такое.
Я умею научить,
Чтоб нежданное случилось,
Как навеки приручить
Ту, что мельком полюбилась.
Славы хочешь? — у меня
Попроси тогда совета,
Только это — западня,
Где ни радости, ни света.
Ну, теперь иди домой
Да забудь про нашу встречу,
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу.
Перед воротами Эдема
Две розы пышно расцвели,
Но роза — страстности эмблема,
А страстность — детище земли.
Одна так нежно розовеет,
Как дева, милым смущена,
Другая, пурпурная, рдеет,
Огнём любви обожжена.
А обе на Пороге Знанья...
Ужель Всевышний так судил
И тайну страстного сгоранья
К небесным тайнам приобщил?!
Повезло и тебе: где ещё, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своём бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнильё отлива.
— Сколько я показываю пальцев, Уинстон?
— Четыре.
— А если партия говорит, что их не четыре, а пять, — тогда
сколько?..