Хорошо быть красивым иль стать всех сильней...

Какая разница, кто сильнее, кто умнее, кто красивее, кто богаче? Ведь, в конечном итоге, имеет значение только то, счастливый ли ты человек или нет?

Ошо

Метель ревёт, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревёт как пятьсот самолётных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист,
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряжённо: жив или нет?

Радист кивает: — Пока ещё да,
Но боль ему не даёт распрямиться.
А он ещё шутит: мол, вот беда —
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего, перелом ключицы...

Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолёта.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слёз обидно.
Разве найти тут, разве помочь —
Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждёт,
Лёжа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придёт,
То всё равно в двух шагах пройдёт
И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.
И всё-таки жизнь покуда слышна.
Слышна, ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,
Тёплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лёд,
Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя,
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:
— Алло! Ты слышишь? Держись, дружище! —
Тупо кружится голова...
— Алло! Мужайся! Тебя разыщут!.. —

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
— Спасибо... Вас понял... Пока держусь! —
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет всё, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит ещё на час или два.
Как брёвна руки... спина немеет...

— Алло!— это, кажется, генерал.
— Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замёрзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
— Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь её. Вниманье! —

С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далёкий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!

— Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять! —

Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.

— Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
— К сожалению, нет...
— Как нет? Да ты не в своём рассудке! —

Увы, всё глуше звучат слова.
Развязка, вот она — как ни тяжко.
Живёт ещё только одна голова,
А тело — остывшая деревяшка.

А голос кричит: — Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живёшь ещё! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
— К сожалению, нет... —

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: — Раз так, я должна сказать! —
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?

— Поверь, мне горько тебе говорить.
Ещё вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко всё, что было.

Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе неверна
И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. —
Он молча слушал её рассказ,
Слушал, может, в последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.

— Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
— Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:
— Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, всё это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь всё заново: жизнь и семья.

Прости, не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. —
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...

— Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости! —

Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Всё дальше, всё тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит всё сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьёт в виски!
Оно полыхает огнём и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нём: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Всё подлость и всё обман!

Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!

И всё-таки светлая вера дана
Душонке трёхлетнего пацана.
Сын слушает гул самолётов и ждёт.
А он замерзает, а он не придёт!

Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведённое, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А всё-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться
И, всем существом устремясь вперёд,
Грудью от мёрзлой земли оторваться,
Как самолёт, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идёт на взлёт!

Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь в сугроб ничком!
И всё-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да чёрная боль!

Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!

— Не выйдет! Неправда, не пропаду! —
Он жив. Он двигается, ползёт!
Встаёт, качается на ходу,
Падает снова и вновь встаёт...

II


К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.

Идёт на бреющем вертолёт,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот —
Тёмная точка средь белизны!

Скорее! От рёва земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...

Всё ближе, всё ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: — Ты жив, ты жив!
Я знала... Всё будет так, не иначе!.. —
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,
Замёрзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
— Не смей... Ты сама же сказала мне..

— Молчи! Не надо! Всё бред, всё бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!
Всё рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!

И вот говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И всё боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к чёрту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! —

И были такими глаза её,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял всё!

И, полузамёрзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!

Эдуард Асадов

Всё моё, — сказало злато;
Всё моё, — сказал булат.
Всё куплю, — сказало злато;
Всё возьму, — сказал булат.

Александр Пушкин

И вечно тем сильна моя страна,
Что никого нигде не унижала.
Ведь доброта сильнее, чем война,
Как бескорыстье действеннее жала.

Встаёт заря, светла и горяча.
И будет так вовеки нерушимо.
Россия начиналась не с меча,
И потому она непобедима!

Эдуард Асадов

Драгоценности — это целая наука! Красота — это грозное оружие! Скромность — это верх элегантности!

Коко Шанель

Сила и спасение народа в его интеллигенции, в той, которая честно мыслит, чувствует и умеет работать.

Антон Чехов

Концерт. На знаменитую артистку,
Что шла со сцены в славе и цветах,
Смотрела робко девушка-хористка
С безмолвным восхищением в глазах.

Актриса ей казалась неземною
С её походкой, голосом, лицом.
Не человеком — высшим божеством,
На землю к людям, посланным судьбою.

Шло божество вдоль узких коридоров,
Меж тихих костюмеров и гримёров,
И шлейф оваций гулкий, как прибой,
Незримо волочило за собой.

И девушка вздохнула: — В самом деле,
Какое счастье так блистать и петь.
Прожить вот так хотя бы две недели,
И, кажется, не жаль и умереть.

А божество в тот вешний поздний вечер
В большой квартире с бронзой и коврами
Сидело у трюмо, сутуля плечи
И глядя вдаль усталыми глазами.

Отшпилив, косу в ящик положила,
Сняла румянец ватой не спеша,
Помаду стёрла, серьги отцепила
И грустно улыбнулась: — Хороша...

Куда девались искорки во взоре,
Поблёкший рот и ниточки седин...
И это всё, как строчки в приговоре,
Подчёркнуто бороздками морщин...

Да, ей даны восторги, крики бис,
Цветы, статьи Любимая артистка,
Но вспомнилась вдруг девушка-хористка,
Что встретилась ей в сумраке кулис.

Вся тоненькая, стройная такая,
Две ямки на пылающих щеках,
Два пламени в восторженных глазах
И, как весенний ветер, молодая...

Наивная, о, как она смотрела.
Завидуя... Уж это ли секрет.
В свои семнадцать или двадцать лет
Не зная даже, чем сама владела.

Ведь ей дано по лестнице сейчас
Сбежать стрелою в сарафане ярком,
Увидеть свет таких же юных глаз
И вместе мчаться по дорожкам парка...

Ведь ей дано открыть миллион чудес,
В бассейн метнуться бронзовой ракетой,
Дано краснеть от первого букета,
Читать стихи с любимым до рассвета,
Смеясь, бежать под ливнем через лес...

Она к окну устало подошла,
Прислушалась к журчанию капели.
За то, чтоб так прожить хоть две недели,
Она бы всё, не дрогнув, отдала.

Эдуард Асадов

Зачем тебе конкурсы красоты?
Взгляни на вопрос и мудрей, и шире:
Ну кто всех прекраснее в этом мире?
Да та, которую любишь ты!

Эдуард Асадов

То ли мы сердцами остываем,
То ль забита прозой голова,
Только мы всё реже вспоминаем
Светлые и нежные слова.

Словно в эру плазмы и нейтронов,
В гордый век космических высот
Нежные слова, как граммофоны,
Отжили и списаны в расход.

Только мы здесь, видимо, слукавили
Или что-то около того:
Вот слова же бранные оставили,
Сберегли ведь все до одного!

Впрочем, сколько человек ни бегает
Средь житейских бурь и суеты,
Только сердце всё равно потребует
Рано или поздно красоты.

Не зазря ж оно ему даётся!
Как ты ни толкай его во мглу,
А оно возьмёт и повернётся
Вновь, как компас, к ласке и теплу.

Говорят, любовь немногословна:
Пострадай, подумай, раскуси...
Это всё, по-моему, условно,
Мы же люди, мы не караси!

И не очень это справедливо —
Верить в молчаливую любовь.
Разве молчуны всегда правдивы?
Лгут ведь часто и без лишних слов!

Чувства могут при словах отсутствовать.
Может быть и всё наоборот.
Ну а если говорить и чувствовать?
Разве плохо говорить и чувствовать?
Разве сердце этого не ждёт?

Что для нас лимон без аромата?
Витамин, не более того.
Что такое небо без заката?
Что без песен птица? Ничего!

Пусть слова сверкают золотинками,
И не год, не два, а целый век!
Человек не может жить инстинктами,
Человек — на то и человек!

И уж коль действительно хотите,
Чтоб звенела счастьем голова,
Ничего-то в сердце не таите,
Говорите, люди, говорите
Самые хорошие слова!

Эдуард Асадов

Хоть мать-природа не сидит без дела,
Но идеалы редко созидает.
И красота души с красивым телом
Довольно редко в людях совпадает.

Две красоты, и обе хороши.
Вручить бы им по равному венцу!
Однако часто красота души
Завидует красивому лицу.

Не слишком то приятное признанье,
А всё же что нам истину скрывать?!
Ведь это чувство, надобно сказать,
Не лишено, пожалуй, основанья.

Ведь большинство едва ль не до конца
Престранной «близорукостью» страдает.
Прекрасно видя красоту лица,
Душевной красоты не замечает.

А и заметит, так опять не сразу,
А лишь тогда, смущаясь, разглядит,
Когда всё то, что мило было глазу,
Порядочно и крепко насолит.

А, может быть, ещё и потому,
Что постепенно, медленно, с годами,
Две красоты, как женщины в дому,
Вдруг словно бы меняются ролями.

Стареет внешность: яркие черты
Стирает время властно и жестоко,
Тогда как у духовной красоты
Нет ни морщин, ни возраста, ни срока.

И сквозь туман, как звёздочка в тиши,
Она горит и вечно улыбается.
И кто откроет красоту души,
Тот, честное же слово, не закается!

Ведь озарён красивою душой,
И сам он вечным расплеснётся маем!
Вот жаль, что эту истину порой
Мы всё же слишком поздно понимаем.

Эдуард Асадов

Ну как это можно, не понимаю!
Просто кругом идёт голова:
Всё время пустые, пустые слова
Тебя, точно облаком, окружают.

Цветистые, пёстрые, равнодушные.
Они кувыркаются в тишине.
И ты их, словно шары воздушные,
Целыми гроздьями даришь мне.

Люди о ком-то порой говорят:
«Необязательный», «необязательная» —
Какие противные прилагательные!
Я б выбросил к чёрту их все подряд!

Выходит, что чуть ли не всё — пустяк:
Слово даётся, слово берётся...
Прости, но неужто тебе вот так
И впрямь хорошо на земле живётся?!

Возможно ли говорить уверенно:
— Приеду. Сделаю. Буду звонить.—
Без тени сомнения говорить
И знать, что ни грамма не будет сделано!

И, не смущаясь и в малой мере,
Плыть дальше, зная наверняка,
Что где-то ждут твоего звонка,
Что кто-то в твоё обещанье верит.

Пустые слова, пустые слова!
Фальшивые копии слов счастливых,
Красивые, точно люпин-трава,
И зло-недобрые, как крапива.

Слова: «до последних минут моих!»,
«Верность», «любовь», «счастливая дата!" —
Ты так легко произносишь их,
Что даже становится жутковато.

А в шатких местах у тебя готово:
«Честное слово!» Ну не смешно ли?!
Зачем произносится: «Честное слово!»
А все остальные — лживые, что ли?!

Жизнь — как придуманная история,
Слова — точно мыльные пузыри.
Зачем тебе вся эта бутафория,
Ответь мне, шут тебя подери!

А впрочем, за всё говорят дела,
Которых как раз-то и не бывает.
Душа, не рождающая тепла,
Только пустые слова рождает!

Но мира не будет меж мной и ими!
Пойми и на что-то одно решайся:
Или же ты расставайся с ними,
Или со мной расставайся!

Эдуард Асадов

Честность — такая же лишняя приправа для красоты, как медовый соус для сахара.

Уильям Шекспир

Стареет внешность: яркие черты,
Стирает время властно и жестоко,
Тогда как у духовной красоты
Нет ни морщин, ни возраста, ни срока.

Эдуард Асадов

Глядя на прореху в своей юбке: «Напора красоты не может сдержать ничто!»

Фаина Раневская

Люблю человека слова:
— Приду! — И явился в срок.
— Я сделаю. — И готово!
Не надо спрашивать снова:
— А сможет? — Сказал и смог!

Мы лезем порой из кожи,
Мы мучим себя подчас,
Стремясь об одном и том же
Кого-то просить сто раз.

Но часто беспечный кто-то
Лишь руки к груди прижмёт:
— Прости, не сумел... Заботы...
Всё будет! — И вновь солжёт.

При этом всего странней
И даже смешней, быть может,
Что сам он терпеть не может
Трещоток и трепачей.

И как только возникает
Вот этот «двойной» народ,
Что запросто обещает
И запросто нарушает
Слова. Будто воду пьёт?!

В душе у них — ни черта!
И я повторяю снова,
Что быть человеком слова —
Бесценнейшая черта!

Ведь лучшее, что рождается
От чести до красоты,
Уверен я, начинается
Вот с этой как раз черты!

И тверди земной основа
Не мрамор и не гранит,
А верные люди слова —
На них и земля стоит!

Эдуард Асадов