Начинается новый день, и машины туда-сюда...
Начинается новый день,
И машины туда-сюда...
Раз уж солнцу вставать не лень,
И для нас, значит, ерунда.
Начинается новый день,
И машины туда-сюда...
Раз уж солнцу вставать не лень,
И для нас, значит, ерунда.
— Ну что ж, пульс нормальный, — говорит врач.
— Доктор, возьмите мою левую руку: правая — протез.
Есть ещё шары в шароварах.
Мы теряем три четверти себя, чтобы быть похожим на других людей.
Сто раз помоги — забудут, один раз откажи — запомнят на всю жизнь.
Он добавил картошки, соли и поставил аквариум на огонь.
Когда нас учит жизни кто-то,
Я весь немею;
Житейский опыт идиота
Я сам имею.
Паденье — неизменный спутник страха,
И самый страх есть чувство пустоты.
Середина есть точка, ближайшая к мудрости; не дойти до неё — то же самое, что её перейти.
Двигаясь по дороге жизни, Вы сами творите свою Вселенную.
Воображение — это всё. Это предварительный показ предстоящих событий в жизни.
Мне психолог сказал:
— Напиши письмо человеку, который тебя бесит и сожги его.
— ОК... А с письмом что делать?
Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей,
как вещь, принадлежащую ему.
Но, как сурово утверждает опись,
он сам принадлежит ему. Увы,
все виды обладанья таковы.
Сатир — не исключенье. Посему
в его мошонке зеленеет окись.
Фантазия подчёркивает явь.
А было так: он перебрался вплавь
через поток, в чьём зеркале давно
шестью ветвями дерево шумело.
Он обнял ствол. Но ствол принадлежал
земле. А за спиной уничтожал
следы поток. Просвечивало дно.
И где-то щебетала Филомела.
Ещё один продлись всё это миг,
сатир бы одиночество постиг,
ручьям свою ненужность и земле;
но в то мгновенье мысль его ослабла.
Стемнело. Но из каждого угла
«Не умер» повторяли зеркала.
Подсвечник воцарился на столе,
пленяя завершённостью ансамбля.
Нас ждёт не смерть, а новая среда.
От фотографий бронзовых вреда
сатиру нет. Шагнув за Рубикон,
он затвердел от пейс до гениталий.
Наверно, тем искусство и берёт,
что только уточняет, а не врёт,
поскольку основной его закон,
бесспорно, независимость деталей.
Зажжём же свечи. Полно говорить,
что нужно чей-то сумрак озарить.
Никто из нас другим не властелин,
хотя поползновения зловещи.
Не мне тебя, красавица, обнять.
И не тебе в слезах меня пенять;
поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи.
Детство — это то, что мы потеряли во времени, но сохранили в себе.