Кое-как удалось разлучиться...
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
С этой жизнью короткою, равною вздоху,
Обращайся, как с данной тебе напрокат.
Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Только знай и верь, что всё, что случается с тобой, ведёт тебя к твоему истинному, духовному благу, и ты будешь встречать болезни, бедность, позор, — всё то, что считается людьми бедствиями, — не как бедствия, а как то, что нужно для твоего блага, как земледелец принимает нужный для его поля дождь, измочивший его, как больной принимает горькое лекарство.
Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?
К Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники.
Жрицами божественной бессмыслицы
Назвала нас дивная судьба,
Но я точно знаю — нам зачислятся
Бденья у позорного столба,
И свиданье с тем, кто издевается,
И любовь к тому, кто не позвал...
Посмотри туда — он начинается,
Наш кроваво-чёрный карнавал.
Как легко мы порою рушим
В спорах-пламенях всё подряд.
Ах, как просто обидеть душу
И как трудно вернуть назад!
Октябрь, октябрь, и колотье в боку,
и самое несносное, наверно,
вдруг умереть на левом берегу
реки, среди которой ежедневно
искал и находил кричащих птиц,
и сызнова по набережным бледным
вдоль улочек и выцветших больниц
ты проносился, вздрагивал и медлил.
Октябрь, октябрь. Пойти недалеко
и одинокость выдать за свободу.
Октябрь, октябрь, на родине легко
и без любви прожить четыре года,
цепляться рукавом за каждый куст,
в пустом саду оказываться лишним
и это описанье правды чувств
опять считать занятием невысшим.
Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
И в чтеньи прок-то не велик:
Ей сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.
Степень близости людей определяется уютностью молчания.
Два молчания не могут оставаться двумя... они становятся одним.