ПисАть как и пИсать нужно тогда, когда терпеть уже невозможно!..
ПисАть как и пИсать нужно тогда, когда терпеть уже невозможно!
ПисАть как и пИсать нужно тогда, когда терпеть уже невозможно!
Если вас поразила красотой какая-нибудь женщина, но вы не можете вспомнить, во что она была одета, — значит, она была одета идеально.
Убегал лось от охотников. Когда пробирался через кусты, у него оторвались яйца. Вышел лось на луг, а там корова.
— Я — Корова Большие сиськи. А ты кто?
— А я Лось... Просто лось...
И сладкий мёд нам от избытка сладости противен — излишеством он портит аппетит...
Я что-то тут событием не стал...
И своей смешною рожей сам себя и веселю.
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят!»
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звёзды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но всё-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землёй закатам,
и быть над землёй рассветам.
Удобрить её солдатам.
Одобрить её поэтам.
Успех острого слова зависит более от уха слушающего, чем от языка говорящего.
Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоём петь и гореть,
А другим — это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.
В мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя.
Если мы позволим сострадательному и альтруистическому отношению руководить нашей жизнью, мы сможем совершить великие достижения, на которые не способны другие формы жизни. Если мы сможем обратить эту драгоценную человеческую форму во благо, это будет иметь ценность в будущем. Тогда наше человеческое существование станет воистину бесценным.
Нас не так интересует истина, как собственная проницательность.
Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене:
— Ну эта, как её... Такая плечистая в заду...
Думать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным, — просто смешно.
Нет ничего более страшного для человека, чем другой человек, которому нет до него никакого дела.